— Меня — Артур, — громко ответил мальчик. — Мне уже восемь с половиной лет. И я умею читать. А как вас звать, сэр? — Мальчик обхватил руками его шею, доверчиво заглядывал в глаза.

— Меня — Сергей... дядя Сергей, — сказал Степняк. — Я путешественник. Знаешь, кто такие путешественники?

— Знаю. А где вы путешествовали, сэр?

— Артур! — отозвался мистер Уаймен. — Так нехорошо. Забрался на руки...

— Ничего, ничего, мы с ним поладим, — ответил Степняк.

Его вдруг охватило какое-то неизведанное, незнакомое до сих пор чувство, сладостно разливавшееся в душе, во всем изболевшемся его существе. Хотелось держать, прижимать это теплое, живое, жизнерадостное создание, целовать его, ласкать.

— Вы сильный, сэр?

Степняк поднял малыша под потолок и так держал на вытянутых руках, пока тот не замахал руками и ногами. Сердце Сергея Михайловича билось учащенно, будто он взбирался на крутую гору, весь он словно вспыхнул, загорелся каким-то волнующе-радостным огнем...

— Сэр, а вы любите собак?

И Степняк рассказывал о Параньке, сочинял какие-то невероятные истории, приключения, которые будто бы случались с ним в детстве, — в нем, в этом жестком, суровом человеке, вдруг пробудился сказочник, веселый рассказчик, готовый непрерывно держать в напряжении внимание мальчика, разжигать детскую фантазию.

Гости тем временем прибывали. Мистер Уаймен представлял их.

— Джулия Хоу, писательница.

— Френсис Гаррисон, издатель и публицист.

— Томас Хаггинсон...

Впрочем, с Хаггинсоном он уже имел случай познакомиться, о нем, бывшем полковнике негритянского полка, талантливом писателе, говорили еще в Нью-Йорке.

— Как идут дела, сэр? — поинтересовался Хаггинсон. — Не собираетесь ли остаться у нас насовсем? Подумайте — у нас вам будет не хуже, чем в Англии.

— Благодарю, сэр. Лондон все же поближе к моему отечеству.

Артур куда-то убежал, они сели в сторонке и успели обменяться новостями.

— Все к столу! Садитесь поскорее за стол! — оповестил звонким голосом внезапно появившийся мальчик.

Когда все сели за стол, слова попросил Хаггинсон.