...Телеграф принес известие — лондонские вечерние газеты запестрели крупными заголовками — о смерти Александра III. Российский самодержец, который за тринадцать лет своего царствования удерживался от войн с внешними врагами, но на совести которого сотни жертв и многие и многие преступно-реакционные указы, «почил в бозе» еще сравнительно молодым, сорокадевятилетним. Видимо, сказались на его здоровье и смерть отца, и «добровольное» гатчинское затворничество — Маркс называл этого царя пленником революционеров, потому что монарх не только избегал появляться в Петербурге, но даже боялся прогуливаться по тенистым аллеям старинного родового парка.

Как бы там ни было, а смерть тирана всегда радость. Правда, временная, обманчивая, не дающая больших оснований для оптимизма.

Новый император, портреты которого помещались на почетном месте в официальных газетах, Николай II, занял престол еще совсем молодым. Ему двадцать шесть лет. Тронная речь императора вызвала разочарование — ничего нового, никаких радикальных изменений в общественной жизни, все оставалось по-прежнему. Доносились слухи, что заявление монарха не вызвало восхищения даже в официальных кругах, немало городских и земских уездных дум открыто высказывали свое недовольство.

Отложив все архисрочное, Степняк за ночь написал для «Фри Рашен» статью — надо развенчать розовые настроения, появившиеся кое у кого в связи со сменой правителей; ни о каких демократических уступках нового царя нечего и говорить; если и стоит ожидать какой-либо пользы, то не с этой стороны. Революция нарастает, пусть за эти годы не было парижских коммун, зато были конгрессы социалистов, окрепли международные связи трудящихся.

— Выступаешь против розового оптимизма, а сам... — заметил как-то Степняку Кропоткин. — Статья заполнена безосновательным оптимизмом о нынешней революционности. Все замерло и там, и здесь... Словеса — и только!

— Нет, Петр Алексеевич, — категорически возражал Сергей Михайлович, — не замерло. Революция зреет даже независимо от нас. Отстали вы, оторвались от живой почвы, Петр Алексеевич. Как себе хотите, а говорю вам откровенно: анархизм, которому вы молитесь, давно отжил. Чего стоят эти последние ваши парижские диверсии? Разве что новых жертв. Выдворили из Франции Засулич, Плеханова...

— Об этом не будем, — с явным недовольством прервал Кропоткин.

— Но мы не имеем права делать ошибки умышленные или только потому, что одно нам нравится, а другое нет, — продолжал Степняк, не обращая внимания на слова Кропоткина. — Есть дело, ради которого живем, боремся.