Сарра исчезла.

Исчезновение – вещь неопределенная. Нет строгой границы между тем мгновением, когда ты кого-то ждешь, и другим, когда терпение лопнуло и ты уже волнуешься, что человек исчез.

Сарра ушла в Киш, чтобы повидаться с Кубабой. На следующий день она не вернулась, и мы с Авраамом решили, что она просто загостилась. На третий день мы выслали ей навстречу мальчишек. К вечеру мы были уже на взводе, но голову не теряли, полагаясь на следующее утро. Но вот солнце в зените, а Сарры нет как нет.

Исаака поручили кормилице, вокруг него роились служанки, но он проявлял беспокойство. Когда я вошел к Аврааму в шатер, он метался, как тигр в клетке. Я сказал:

– Не паникуй. Я иду в Киш. Если Сарра больна, я займусь ее лечением. Если нет, мы вернемся вместе.

Он горячо поблагодарил меня. Я отправился в путь.

Я шел, и природа меня обнадеживала: она была щедра и расточала золотистый свет, в котором мягко струился теплый ветерок. Растущие вдоль тропы пионы склоняли свои тяжелые головки, а все пастбище было усеяно маками, они так и полыхали в зелени трав. Тысячи пташек носились над холмами, поросшими кустарником.

До Киша я добрался в сумерках, самое время, чтобы прийти во дворец и попросить аудиенции.

Кубаба приняла меня, как бывало и прежде, восседая на троне. Четверо молодых красавцев, один прелестней другого, обмахивали царицу пальмовыми ветвями. Страдала ли она от жары – или жара была предлогом, и ей нравилось наблюдать, как сокращаются и расслабляются мускулы под карамельной кожей?

– Здравствуй, дорогуша. Чем я обязана чести твоего визита?

– Добрый вечер, государыня! Я решился тебя обеспокоить, чтобы вернуть Сарру домой.

– При чем тут я?

– Три дня тому назад она отправилась к тебе.

Кубаба соскочила с трона. Эфебы не успели отдернуть ветви, и они хлестнули царицу по щекам.

– Сборище болванов! – буркнула она.

Вынырнув из листьев, она с тревогой взглянула на меня.

– Три дня назад, говоришь? Ужасно… Она сюда не приходила.

Царица сложила ладони рупором и проревела:

– Хуннува! Хуннува! Скорей сюда!

Длинный и тощий, как паук-сенокосец, главный распорядитель просочился в тронный зал.