У него идеальные руки. Он вообще идеальный.

Еще он играет на скрипке, и, по-моему, скрипка ему нравится больше. Но я очень надеюсь, что он продолжит играть на пианино. Я учу его французскому, и он запоминает целые предложения – сегодня утром прочитал стихотворение, которому я научила его на прошлой неделе.

Такой красивый мальчик! Он похож на меня, совсем не похож на своего отца – слава богу. Но он ужасно серьезный, слишком серьезный. Он застенчиво улыбается, а когда смеется, прикрывает рот, как будто ему стыдно. Он тихий и вдумчивый, и хотя он всего лишь ребенок, он очень тщательно обдумывает свои поступки.

Это явно не от меня.

Надо соблюдать осторожность, иначе примет меры его отец. Ясуэй говорит, что я делаю сына мягким, что он с колыбели должен быть воспитан для своего призвания.

Но я хочу, чтобы ребенок был счастлив. Видит бог, в жизни очень мало радости, пусть ему выпадут солнечные годы.

На самом деле я хочу для него всего; я испытываю дикую боль, когда думаю, что на самом деле мне нечего ему дать. Этим летом я отвезу Акиру в сельскую местность и окуну его драгоценные пальцы ног в соленую воду океана. Я буду кормить его сладостями и учить играть Бетховена.

Я сотру морщинку между его бровями и буду целовать его в щеки, пока он не захихикает.

И буду молиться, чтобы он помнил.

В отличие от других матерей, я не могу надеяться на своего мальчика, я не могу мечтать о том, кем он станет.

Я знаю, кем он станет.

И не нахожу в этом никакой радости.

* * *

2 мая 1939 года Моя мать здесь. Пригласила себя сама и никому не сказала, что приедет. Говорит, что останется на целый месяц. Ясуэй отправился по делам за границу, только чтобы не встречаться с ней, так что теперь я совсем одна. Она привела собственных слуг: мол, не верит, что мои могут что-то делать должным образом. Не представляю, как это вынести. Единственная милость в том, что не приехал отец. Мне не нужно, чтобы он смотрел на меня, как на шлюху. Он избил бы меня до полусмерти, когда я вернулась из Парижа, но мама не позволила. Сказала, что на мне не должно быть следов – до свадьбы. Это самое забавное в маме. Она безжалостна, но не садистка. Ей не нравится жестокость, она не причиняет боль ради боли, как это делает папа. И хотя страшнее ее нет на свете, если она сможет защитить меня, она будет меня защищать. Но только если я буду служить семье. Или, что правильнее, если я буду служить ей.

2 мая 1939 года

Моя мать здесь.

Пригласила себя сама и никому не сказала, что приедет. Говорит, что останется на целый месяц. Ясуэй отправился по делам за границу, только чтобы не встречаться с ней, так что теперь я совсем одна. Она привела собственных слуг: мол, не верит, что мои могут что-то делать должным образом.