Мой муж знает, что я уже несколько месяцев не делила с ним постель.

Выбор очевиден.

Я должна бежать.

* * *

11 февраля 1940 года Мое сердце разбито. Я поцеловала Акиру на прощание и не увижу его еще много лет. Если он вырастет и не простит меня за предательство, сына я никогда больше не увижу. Я отравлена ненавистью к ребенку, который сидит у меня в животе. Надеюсь, моя ненависть убьет его, – и ненавижу себя за свои собственные мысли, только ничего не могу сделать, разве что плакать. Джеймс – ибо я могу произнести его имя, покинув дом мужа, – Джеймс – мое единственное утешение. Он говорит, что теперь и не подумает возвращаться в армию: лучше быть заклейменным предателем и трусом, чем оставить меня. Я отвечаю, что он никакой не трус, а я тоже предательница, так что у нас отличная компания. Наконец-то мы живем вместе, как будто мы супружеская пара, а не грешные прелюбодеи. Я захватила столько ценностей, сколько смогла унести, и все свои украшения, так что мы не будем нуждаться, когда родится ребенок. Мы снимаем небольшой коттедж у моря в глуши, далеко от Токио. На одном из самых маленьких островов в Японии, в самой маленькой деревне на острове. Я едва нашла его на карте, когда искала место, где мы могли бы спрятаться. Меня будут искать. Для всех нас будет лучше, если меня никогда не найдут. Джеймс нежен со мной. Он похлопывает меня по животу и говорит, чтобы я сохраняла хорошее настроение, что этот ребенок – благословение, и что я скоро верну своего сына. Он действительно верит. Он все еще думает, что мы сможем забрать моего сына, вернуться в Америку и жить счастливой жизнью, когда все уляжется. Он не знаком с моей семьей. И хорошо, потому что иначе он был бы мертв.

11 февраля 1940 года

Мое сердце разбито.

Я поцеловала Акиру на прощание и не увижу его еще много лет. Если он вырастет и не простит меня за предательство, сына я никогда больше не увижу.

Я отравлена ненавистью к ребенку, который сидит у меня в животе. Надеюсь, моя ненависть убьет его, – и ненавижу себя за свои собственные мысли, только ничего не могу сделать, разве что плакать.

Джеймс – ибо я могу произнести его имя, покинув дом мужа, – Джеймс – мое единственное утешение. Он говорит, что теперь и не подумает возвращаться в армию: лучше быть заклейменным предателем и трусом, чем оставить меня. Я отвечаю, что он никакой не трус, а я тоже предательница, так что у нас отличная компания.

Наконец-то мы живем вместе, как будто мы супружеская пара, а не грешные прелюбодеи.

Я захватила столько ценностей, сколько смогла унести, и все свои украшения, так что мы не будем нуждаться, когда родится ребенок.