— …а Шостакович умер.

— Когда?

— Два года назад. Ли Дэлуню удалось заполучить его последнюю симфонию, которую никто из нас не слышал. И Четвертую симфонию, которую он снял с исполнения, помнишь же? И серию струнных квартетов… А братья твои где?

— На северо-западе. Летучий Медведь в Тибете. Да Шань вступил в Народную освободительную армию.

— Они тебя навещают?

— Нет, им не разрешается.

— Эти реформы вернут нам то, что у нас отняли, — сказал Кай. — Я искренне в это верю. Воробушек, не теряй надежды.

И вновь зазвучала музыка. Слушая, Воробушек с незнакомцем сидели так близко друг к другу, что сливались в один странный силуэт.

— Воробушек, я думал о Чжу Ли…

— Не могу… Лучше скажи мне, что это за запись.

— Эта? Бах в переложении Стоковского. Прелюдии к хоралам. «Каждому мгновению жизни окружающего нас мира сопутствует движение нашей души — чувство».

Чтобы описать звук, они использовали иностранные слова — и от этого Ай Мин словно ночное небо положили в карман.

— После реформ и того, как все начали разрешать, я пытался… это очень трудно… не могу перестать о ней думать, о Чжу Ли. Находишь это странным?

— Нет, Воробушек. Но… никто не в ответе за то, что случилось.

— Это неправда.

— Возвращайся преподавать в консерватории. Ты снова сможешь писать, продолжить с того места, на котором остановился. Что стало с твоими симфониями?

Отец рассмеялся, и от этого смеха ее пробрал холод.

— С моими симфониями…

Ай Мин, должно быть, заснула, потому что, когда она снова открыла глаза, Кай уже исчез. Перед квадратной коробкой сидел один только Воробушек, склонившись к ней словно к другому, более любимому ребенку. Когда Большая Матушка зажгла лампу и нашла Ай Мин свернувшейся на полу, она смерила ее острым, как игла, взглядом.

— Я музыку слушала, — сказала Ай Мин. — И у меня живот болел.