Отец выпрямился.
— А с каких это пор ты у нас генсек? И разве он не попал под чистку?
Хунвейбины орали по радио бредовые лозунги про опороченного Ху Яобана. То были шестидесятые, когда Ай Мин еще не родилась, и безумная звукозапись уже через несколько секунд уступила место лучшим дням. Вот он, Воробушек, в новой экономической зоне, вот он на северо-западе вместе с членами партии.
Дождь полил еще сильнее. Ай Мин неторопливо чистила апельсин.
По переулку прошла Ивэнь в новеньком розовом платье, покачивавшемся на ходу вокруг бедер и парившем над длинными бледными ногами. Ай Мин почувствовала себя уязвимой — как чищеный апельсин, который держала в руке. Они были одного возраста, но по сравнению с Ивэнь, уже настоящей студенткой, Ай Мин была всего лишь ребенком. У Ивэнь был переносной кассетный магнитофон, и на ходу она всегда слушала музыку. Слушать музыку, которую никто больше не мог услышать, было очень современно и до мозга костей по-западному. Частная музыка вела к частным мыслям. Частные мысли вели к частным желаниям, их частному исполнению — или частному голоду, к целой частной вселенной, скрытой от родителей, семьи и общества.
Скрип пластиковых шлепанец Воробушка прервал ее размышления. Ай Мин вручила ему почищенный апельсин, и Воробушек улыбнулся, точно она дала ему само солнце. Он пошел к проигрывателю, и Ай Мин выключила радио, прервав Ху Яобана на полуслове.
Она забралась в кровать, хоть было еще рано. Фуга из «Музыкального приношения» Баха кружила во тьме, как собака, гоняющаяся за собственным хвостом. Ай Мин слышала, как пришла домой мать и как родители обмениваются привычными словами.