В движениях, которыми она тушила сигарету в пепельнице, а потом нервно поправляла волосы, сквозило какое-то отчаяние и упрямство.

— Рассказывать, стремиться быть понятой, да как вы это себе представляете, вы, которому знакомы лишь «так называемые» чувства!

— Только без паники, — сказал я. — Когда я говорю о так называемых чувствах, то сознательно отделяю чувства вечные и непреходящие от того суррогата, который нам всюду норовят подсунуть. У вас не меньше, чем у любого другого, оснований, обращаясь к пережитому, еще раз продумать, чего стоило, к примеру, то приторно-сладкое чувство в лесу у Мюггельхорта. Извините, я, быть может, выражаюсь грубо, но легкость, с которой вы впоследствии сделали выводы, доказывает, как мало осталось от ваших тогдашних чувств! — Я пристально смотрел на фрау Дегенхард: — Необходимо осознать наконец, что мы, люди, можем значить друг для друга, когда не замыкаемся в себе. — И следующую фразу я произнес, уже обращаясь не только к ней: — Чувство, какая бы неизвестная мозговая функция под ним ни скрывалась, может оказаться более чем преходящим, если оно направлено только на удовлетворение сексуальных потребностей. Вероятно, каждый из нас должен прежде всего научиться создавать нечто вместе с другим человеком. Это нечто и станет непреходящим, переживет минутные порывы. Такое чувство будет настоящим и прочным, оно свяжет и удержит вместе на всю жизнь.

Она зло рассмеялась прямо мне в лицо:

— Вот и вы обучаетесь настоящему чувству у какой-то потаскушки, пока ваша жена в Москве!

Я покачал головой:

— Вас опять занесло невесть куда!

— Потому что мне противно ваше лицемерие! — крикнула она, побледнев от волнения и с трудом сдерживаясь. — Не одних непонятых женщин полно, гораздо больше мужчин, которые хнычут: «Моя жена меня не понимает!», чтобы таким вот манером подцепить какую-нибудь потаскушку. На каждую озлобленную женщину приходится зрелый мужчина, который черпает свой жизненный оптимизм из амуров с молоденькими девчонками или хочет научиться у них истинным чувствам! Рассказать! Стремиться быть понятой! — снова почти выкрикнула она. — Я-то уж, во всяком случае, не была настолько бесхарактерной, чтобы стараться быть понятой женатым человеком! Пусть меня увлекло в юности не настоящее чувство! Но, может быть, именно поэтому я потом растоптала истинное чувство.

— Чтобы в один прекрасный день вылить на меня свое разочарование, — сказал я. — Ведь это же просто нелепо: из-за какой-то интрижки выгнать мужа и лишить троих детей отца! Как можно было разрушить брак только из-за того, что вы «не думали, что такое может случиться». Все мы многое представляли не так, и все мы ныряем в семейную жизнь, ничего не подозревающие, ни к чему не готовые и полные иллюзий, а она, как правильно заметил однажды Босков, штука трудная. Но для вас брак не был трудной штукой, а только бессмысленной игрой в «или так, как я думала, или вообще никак».