— Люди ничего не значат для вас — вот в чем я вас упрекаю, — продолжала она. — Все. Даже ваша жена. Разве она сама себе хозяйка? Она всегда была только тенью шефа. А вам это совершенно безразлично.

Последняя фраза звучала уже как будто издалека, более того, мне пришлось выдержать короткую борьбу с самим собой, чтобы не погрузиться, как это часто случалось последнее время, в размышления. Но каким бы усталым и измотанным я ни был в тот богатый событиями день, я все же сумел осмыслить обвинения фрау Дегенхард и остаться хладнокровным и объективным человеком, с трезвым, как всегда, умом, правда, как-то по-новому взволнованным. Босков в последнее время все больше наседал на меня. Трудные мгновения мне пришлось пережить в комнате фрау Дитрих нынче утром. Потом шеф на меня накинулся, и то, что он просто хотел отыграться на мне за свои страхи, не имело сейчас значения. Следующим был Вильде. Возможно, его нападки были несправедливы и бил он мимо цели, но какую-то болезненную струну все-таки задел. А теперь вот фрау Дегенхард.

Это не могло быть простой случайностью. Тут одно сошлось с другим. Началось все несколько лет назад и копилось постепенно: странная опустошенность, скрытое разочарование, наконец, мысли о бегстве: пусть все идет, как идет, а самому просто куда-нибудь удрать. Поступок должен был изменить ситуацию в корне, однако выйти из этой истории без потерь мне бы едва ли удалось. В ту минуту я не знал, насколько права или не права фрау Дегенхард. Но, прими я ее слова без всяких возражений, могло бы получиться, что я невольно перешел грань между самокритикой и саморазрушением, а это значило бы отказаться от самого себя, утратить веру в собственные силы, а следовательно, и способность действовать. Поэтому я стал защищаться.

Мы решили сказать друг другу откровенно все, что думали, невзирая ни на что, и я отнюдь не собирался щадить чувства фрау Дегенхард — она меня не щадила. Правда, я сохранил до конца нашего разговора спокойный, размеренный тон.

— Вы затронули мою личную жизнь, — сказал я, — я вам это позволил, и не из-за того только, что ранее был свидетелем, как Босков сунул нос в вашу собственную, но прежде всего потому, что человеческую жизнь нельзя делить на личную и общественную. Итак, поговорим о личном. Я оторван от жизни, забыл о своем происхождении, я — это все по вашим словам — беззастенчивый карьерист, который делает ставку на социализм, потому что он дает больше шансов, я эгоцентрист, который презирает людей и попирает их, чтобы самому забраться повыше. Но тогда объясните мне, как получилось, что вы в такого монстра по уши… то есть, что вы многие годы им увлекались.