— Что ж, выходит, я просто щепка, которую песет поток, — так же серьезно сказал я, — но ведь это не так, хоть мне точно и неизвестно, как обстоит дело со свободой воли. Пусть я совершаю ошибку, это значит лишь, что потом мне придется спросить себя, почему человеку свойственно ошибаться. И раз я завтра еду не один, — заключил я, — значит, так и должно быть! Значит, это не ошибка, а если и ошибка, то она неизбежна.

— Неужели это говорит человек трезвого ума, каким вы себя считаете? — спросила она.

— Да конечно же! — ответил я. — Если я утверждаю, что так должно быть, значит, все учтено: и коэффициент полезного действия, и тот вред, который я могу причинить.

— Коэффициент полезного действия будет, конечно, работать на вас, — сказала она, — ну а вред, по-видимому, будет причинен другим.

Я поднялся.

— Так однозначно нельзя, пожалуй, оценивать результаты наших поступков. Я не гонюсь за лишними ошибками, мне более чем хватает институтских проблем, правда, к сожалению, мне не удается отделить их от так называемых личных. — Я в раздумье смотрел на нее: — Я хочу сказать вам одну вещь: у меня такое чувство, будто внутри меня все переворачивается до самого основанья. И в этой ситуации, конечно, может случиться, что я потеряю ориентацию. Но если это произойдет, я вспомню вас и ваши слова.

Она покачала головой. Должно быть, сейчас она чувствовала почти то же, что и я: мы стали ближе друг другу. Во всяком случае, она произнесла:

— Кажется, мы, люди, и в самом деле можем что-то значить друг для друга…

И в ушах у меня зазвучал голос Шарлотты: «…если не замыкаемся в себе».

В коридоре на чемодане сидела Клаудия и читала подаренную мною книжку.

— А почему бы вам не поехать с нами? — спросил я фрау Дегенхард, когда она прощалась с детьми. — Мы сдадим всех троих Босковам, а потом я приглашаю вас поужинать.

— Это предложение так ново и так ошеломило меня, — сказала она, — что мне нужно будет сегодня весь вечер приходить в себя. Поглядим, возникнет ли у вас еще когда-нибудь такое желание!

— А давайте, — ответил я весело, — поспорим на полмарки?

Мы вышли. Обоих мальчиков вместе с чемоданом и сумками я поместил на заднем сиденье, а Клаудию взял к себе вперед, но так крепко затянул ремни, что она почти не могла шевелиться.

— Чтоб уж было надежно, — сказал я, и мы поехали.

— Кто такой доктор Фауст? — спросила Клаудия.

— Как тебе сказать… — Я принялся лихорадочно перебирать в памяти обрывки школьных и рабфаковских знаний. — Алхимик был такой в средние века, проще говоря, ученый.

— Как вы? — спросила Клаудия.