— Мысль неплохая! Следовало бы свести его до нуля, куски тогда будут получаться совершенно круглыми, — в тон мне ответил астрофизик.

Девочка с косичками отнеслась к этой болтовне с чисто практической точки зрения:

— На круглые куски и круглую колбасу удобней класть!

— Идеально было бы ввести единые стандарты для булочников и мясников, — сказал я и вышел из кухни вслед за Босковом.

В той самой библиотеке с антресолями я поздоровался с его сестрой, которая сидела за вязальной машиной. У ее ног играла самая младшая представительница семейства, четырехлетняя Габи, которая так замотала своего игрушечного мишку эластичными бинтами, что у него выглядывали одни глаза.

— Несчастный случай? — спросил я.

— Гололед, — ответила девочка. — Все переломано!

В соседней комнатке сидел второй зять и читал.

Он не мог подняться нам навстречу, потому что не хотел тревожить сон черной как ночь кошки, которая свернулась клубком у него на коленях. Мы поздоровались без всяких церемоний, я придвинул себе кресло. Поскольку историк не обращал на нас внимания и продолжал читать, я спросил Боскова:

— А сегодня во время перерыва действительно был кто-то из министерства финансов?

— Когда речь идет о деньгах, они реагируют в течение суток, — сказал Босков. — Они же знают, как обстоит дело в области химической технологии с охраной патентов. Чтобы запатентовать за границей, нужно уйму валюты! А химики у Дюпона все равно найдут способ обойти наш метод. Именно поэтому я считаю, что его надо не защищать патентом, а как можно быстрее и выгоднее продать и получить валюту.

Я кивнул:

— Но по крайней мере хоть в развивающиеся страны доктору Папсту удастся экспортировать.

— Да уж скорее с помощью нашего метода, чем с японской установкой, — сказал Босков. — Но все, что связано с патентованием, будет, конечно, решаться в другой инстанции. Дело только в том, что там заняты подготовкой к съезду, и все, что сейчас туда попадет, будет пока положено под сукно.

— У нас в институте все надежно, — сказал я. — Кроме Юнгмана, Харры, Шнайдера, меня и вас, никто, даже Кортнер, ни о чем не догадывается.

В распахнутых дверях появилась Клаудия и объявила:

— Мыть руки и ужинать.

Затем она осторожно подкралась к телевизору, где сверху на плоской поролоновой подушке, в совершенно расслабленной позе, так что передние и задние лапы свешивались по обе стороны ящика, спал огромный сиамский кот. Клаудия почесала его за ухом, и в ответ раздалось такое громкое мурлыканье, что мы услышали его в другом конце комнаты:

— Какой здоровенный вымахал, — заметил я, — как, кстати, его зовут?