Перед крыльцом стояла свежая лошадь, для него приготовленная, на которую он ловко запрыгнул, потому что в этом преуспел, и поскакали рядом друг с другом в Альтранштадт. Там их ждали с обедом, который у Карла никогда не продолжался и часа.

Помещение, которое он занимал, было необычайно тесное и скромное.

В первой комнате стоял круглый простой стол, уже накрытый, и несколько деревянных стульчиков. Только для Августа приготовили мягкое кресло. В другой виден был тапчан, застеленный суконным одеялом, с кожаной подушкой, столик для умывания в углу, а на гвоздях по стенам немного совсем невзрачного оружия.

Подали еду. Швед был молчаливый, Август оживлённый, веселый, но пытался скрыть усталость и озабоченность. Ранняя ночь вынудила его там ночевать, но утром он вырвался после самых сердечных объятий в Лейпциг, с радостью, что на этот раз ему не велели кланяться и обниматься с королём Лещинским, потому что это уже было сверх его сил.

Но первый визит объявляет только о последующих и взаимных, а швед настаивал на том, чтобы однажды у его стола было сразу два польских короля, на спартанской своей полевке.

Несравнимо более опытный в роли, какая казалась ему необходимой, Август эти любезные встречи со своим двоюродным братом переносил как холодную ванну, после которой, вздрогнув, запив её, был почти горд, что переносил её таким геройским духом. Карлу, который привык говорить правду, притворство удавалось с омерзением и отвращением, а среди них вырывались движения, которые выдавали презрение.

По причине своего необычайного, героического смирения с победителем Август не имел даже утешения что-нибудь приобрести. Железный Карл не уступал ни в чём, приказал выдать ему Паткуля, потребовал письмо к Лещинскому, объявляющее ему о низложении короны и поздравляющее с вступлением на трон.

Швед должен быть хоть раз визитом отплатить за все эти любезности. Совсем неожиданно он прискакал в Дрезден, где Флеминг и Козель хотели схватить его, совсем безоружного, и заключить в тюрьму, так же, как Шуленбург, который замышлял его схватить.

Август, может, допустил бы это, но предавать неприятеля, который сам ему отдавался, – было бы стянуть на себя окончательный позор. Поэтому предпочитал его сам проводить за город.

У Карла встретился Август с Лещинским, было это неизбежным, но обошли друг друга так, чтобы один другого не видел, не поздоровался и не произнёс ни слова. Также на улицах Лейпцига, встречаясь во время ярмарки, Август склонялся к шее коня и гнал вслепую, чтобы с Карлом не здороваться, хоть при людях и не быть вынужденным ему кланяться.