На другое утро майор вызвал к себе Жигуленко и стал говорить о том, что им недоволен начальник разведки, так как он несерьезно относится к своим служебным обязанностям. Это необоснованное обвинение вывело из себя Евгения. Он стал спорить с Хариным. Тогда тот сказал, что в политотдел дивизии поступили сигналы о панибратстве и пьянстве Жигуленко с подчиненными ему разведчиками. Зная резкий характер Жигуленко, он нарочито говорил с ним вызывающе.

— Недавно вас выдвинули, как молодого командира, а вы не дорожите оказанным вам доверием. Придется, — добавил он начальственно, оглядывая Евгения, — снимать вас как не справляющегося с обязанностями.

Жигуленко вспылил:

— Не вы назначали, товарищ майор, не вам и снимать придется! На себя много не берите. Вы сами начальник временный.

Лицо Харина запылало. Он хотел было крикнуть на этого, как он считал, мальчишку, говорившего с ним как с равным, но вспомнив, что Жигуленко зять комдива, сдержался. Он подышал на камень перстня, потер его о колено и, любуясь им, сказал наставительно:

— Вы, конечно, растущий командир, но ваше поведение со старшими и особенно отношение к вашей семье оставляют желать много лучшего…

Жигуленко, не дослушав Харина, ушел, хлопнув с ожесточением дверью.

«Ничего, мы еще посчитаемся! Тоже мне еще выскочка нашелся, — думал рассерженный Харин. — Всю войну под крылышком у Русачева не просидишь…»

5

5

В жизни случается иногда, что женское исстрадавшееся сердце становится чувствительным, как барометр. Бывают минуты, когда оно особенно точно и тонко чувствует все, что происходит с любимым человеком, и болит одной болью с ним. Такое же чувство жило последнее время в Аленке. Она ждала Андрея с тайной надеждой, трепетно, страстно, и в то же время в сердце закрадывалась тревога: а вдруг надежда не сбудется?

Вот кто-то стукнул в сенцах дверью. Аленка превратилась в слух. Андрей? Нет, это корова ударила ногой о дощатый помост в пристройке. Но вот в оконную раму кто-то постучал… Она долго всматривалась в глухую черноту ночи; ей почудилось, будто кто-то шел от дровяного сарая по дорожке к избе. У сарая на веревке висело старое платьишко — забыла она его снять. Вот оно и маячило на ветру, и Аленка вставала с постели, подходила к окну, вглядывалась в непроглядный мрак. Наконец с рассветом, истомившаяся и обессиленная, уснула как убитая и проспала, не подоив корову.

Весь оставшийся день думала об Андрее, и из рук валилось все. Вечером она даже достала из сундука гражданский костюм Андрея, вычистила и выгладила его. На нее нахлынули воспоминания об их первой встрече в лесу. Андрей на свадьбе был в этом синем костюме и светло-кремовой шелковой рубахе. Он называл ее «кудрявой березонькой», когда, распустив косы, она садилась на лугу и плела венки из полевых цветов… И все это было как будто совсем недавно. А ведь уже два года Андрей в армии, и полтора года их сыновьям.