Одна беда: критики оказались чрезмерно осторожными. Игнорировали роман.

Наконец, они спохватились. Ильф и Петров к тому времени начали второй роман, но работа не заладилась. Лишь через два года завершили. И критики встретили публикацию вполне благосклонно. Далее – всесоюзная и даже мировая слава.

Такая вот поучительная история получилась. Что-то вроде сказки о незлобивой, трудолюбивой и по заслугам вознагражденной Золушке. Однако в итоге – два советских антисоветских романа.

Вряд ли нужно доказывать, что у мемуаристов, современников Ильфа и Петрова, хватало резонов не рассуждать о политических факторах, обусловивших создание и публикацию романной дилогии. Литературоведы – в той же ситуации. Такова была отечественная специфика. И постепенно сформировался нарратив.

Ясно было только, что все мемуарные свидетельства если и не сводимы к сказанному Петровым, то коррелируются с его воспоминаниями. Точнее, фрагментами так и не завершенной книги об Ильфе.

Сохранился план книги «Мой друг Ильф» и черновые наброски к другой – «Мой друг Иля». Родственники автора передали рукописи в Центральный государственный архив литературы и искусства СССР. Впервые полностью опубликовал эти документы А. З. Вулис – в шестом номере московского ежемесячника «Журналист» за 1967 год[11].

В плане и набросках, если сравнивать с другими статьями Петрова о соавторе, нет принципиальной новизны. Это опять попытки рассказать о юности, Ильфе, совместной работе.

Изложенная Петровым версия создания первого романа – своего рода перекресток биографий. Постоянно акцентируется, что именно старший брат инициировал соавторство младшего с другом – Ильфом, да еще и придумал сюжет первой части романной дилогии.

Без Катаева, следовательно, ее бы не было. Так что с него и начнем.

Брат и друг: Валентин Катаев на пути к столице

Брат и друг: Валентин Катаев на пути к столице

Утраченный смысл победы

Утраченный смысл победы

Вряд ли нужно доказывать, что Катаев был классиком советской литературы. Таковым признан еще на исходе 1930-х годов, а позже статус подтвержден многократно правительственными наградами.

Но это – позже. А в молодости ситуация иначе складывалась.

Две революции в 1917 году – февральская и октябрьская. Гражданская война. Ее именовали Новой Смутой.

Не только потому, что соотечественники друг с другом воевали долго, хоть и не дольше, чем в первую Смуту – начала XVII века. Сходство еще и другим признаком определялось: было что скрывать многим из оказавшихся на службе у победителей.

Примета новой эпохи – обилие анкет. Вопросы о том, когда и кому служил либо служить не пожелал, равным образом в силу каких причин, относились не к прошлому. Ответами на них определялось настоящее и, соответственно, будущее. Можно сказать, что по анкете и устанавливалось изначально, достоин ли ее заполнивший доверия представителей власти. Отсюда – жизненная необходимость для многих граждан советского государства постоянно творить самооправдательные биографические легенды. Своего рода мифы.