Ожидание затягивалось, а рецензии тогда – жанр оперативный, почти репортажи: что, где, кем и когда опубликовано. Они нужны были в течение месяцев шести после выхода книги. Затем – черед критических очерков, аналитических статей о романе. Их тоже не печатали столичные журналы.

Мнения Олеши и Мандельштама сходны. Но сформулированы как полярные точки зрения – сообразно прагматике в каждом случае.

Олеша заявил, что книга «оплевана критикой». Это соответствовало тональности немногочисленных отзывов.

Мандельштам же рассуждал о «незамечании». Что соответствовало политике «толстых» журналов. Там демонстративно не замечали книгу Ильфа и Петрова. Громкое получилось молчание.

Смена курса

В планах и набросках мемуарной книги Петров следовал мандельштамовскому варианту. Не мог же он в 1939 году объяснять, почему роман отчасти утратил политическую актуальность еще до начала журнальной публикации.

Анализируя историю создания и текстологию романа «Двенадцать стульев», мы рассматривали проблему смены политического курса. Она была обусловлена началом борьбы с так называемой «правой оппозицией»[53].

На этот раз термин «правая оппозиция» соотносился с деятельностью тех, кого партийное руководство объявило лицами, препятствовавшими радикальным преобразованиям в СССР. Что подразумевало осознанное или неосознанное содействие пресловутой буржуазии.

Таковы были пропагандистские установки. В действительности же спор шел об уместности продолжения так называемой новой экономической политики. Бухарин считался ее идеологом.

Подчеркнем, что любое политическое обвинение в этой ситуации было крайне опасным. Оно могло стать причиной ареста. Это предусматривалось новым УК РСФСР, принятым в 1926 году.

Характер обвинения мало что менял. Пункт 1 статьи 58 УК формулировался традиционно: «Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти Рабоче-Крестьянских Советов и существующего на основании Конституции Р. С.Ф.С.Р. Рабоче-Крестьянского Правительства, а также действия в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к ее свержению путем интервенции или блокады, шпионажа, финансирования прессы и т. п.».

Оборот «действия в направлении помощи» позволял сколь угодно широко интерпретировать сделанное или сказанное. В правовых документах он не конкретизировался. Отсутствие доказательств умысла не имело значения. Тем же пунктом статьи постулировалось: «Контрреволюционным признается также и такое действие, которое, не будучи непосредственно направлено на достижение вышеуказанных целей, тем не менее, заведомо для совершившего его, содержит в себе покушение на основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской революции».