19 апреля 1930 года Верховный суд УССР за «контрреволюционную деятельность» осудил сорок пять обвиняемых. Лидером «националистов» был признан академик С. А. Ефремов. Ячейками СВУ объявлены Всеукраинская академия наук и Украинская автокефальная православная церковь.
Пресса опять славила бдительных чекистов, по сути же результат стал провальным. На судебных заседаниях выявилось, что следователи не сумели найти хоть сколько-нибудь убедительные доказательства существования СВУ в советскую эпоху. Фундамент обвинения – заведомо недостоверные и явно противоречивые показания мнимых свидетелей.
Но и приговоры были вынесены не особенно суровые. Вероятно, ход судебного процесса изменила статья «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения».
Отметим, что подготовка Харьковского процесса началась зимой 1929 года, окончание же, как выше отмечено, пришлось на весну следующего. Примерно тогда разворачивается и действие хрестоматийно известной антиутопии А. П. Платонова – «Котлован». На родине автора эта повесть впервые опубликована лишь в 1987 году[117].
В рукописи есть и датировка. Довольно точная: «декабрь 1929 – апрель 1930».
По мнению авторитетных комментаторов, эта датировка все же условная. Указанные Платоновым временные рамки должны были «подчеркнуть хроникальность повести, и относятся к времени действия»[118].
Так, неожиданный сюжетный поворот в повести обусловлен новым распоряжением высоких административных инстанций. Акцентируется, что оно было внезапным: вдруг «спустилась свежая директива, подписанная почему-то областью, через обе головы – района и округа, и в лежащей директиве отмечались маложелательные явления перегибщины, забеговщины, переусердщины и всякого сползания по правому и левому откосу с отточенной остроты четкой линии…».
Намек вполне прозрачен. «Свежая директива» обусловлена публикацией статьи генсека.
Такие неологизмы, как «перегибщина, забеговщина, переусердщина», равным образом «сползание» использованы не только ради комического эффекта. Платонов довел до абсурда формулировки официального дискурса. Соответственно, комментаторы для пояснения выбирают фрагменты сталинской статьи, включая и те, что выписаны Пришвиным.
Ильф, в отличие от Пришвина, дневник не вел. Но так же закономерно занес в записную книжку за июнь – июль 1930 года актуальный идеологически-морфологический ряд: «Смазывание. Скатился. Сползаешь».
Почти что платоновский ряд. Можно сказать, обозначено «сползание по правому и левому откосу с отточенной остроты четкой линии».
Тревожная весна 1930 года, как выше отмечалось, сыграла роль «оттепели», позволившей вернуться к сюжетной схеме «Великого комбинатора». Конечно, ссылок на суждения генсека в «Золотом теленке» нет.