На следующий день утром, после звонка, который предрекал Бенедиктов — телефонного разговора, в котором я договорился о продаже своей идеи (о чем еще будет речь впереди), я вышел на Цветной бульвар и встретил там Томочку Лядскую. Быть может, вы еще сумеете вспомнить характерное свойство этой вывихнутой повитухи: с умным лицом непроходимой идиотки она, например, способна вдруг заговорить о самых неподходящих вещах — и ведь все потому, что думает: перемалывание непонятных слов делает и ее причастной к каким–то там, по ее мнению, тайнам. Вот и сейчас она почему–то спросила:

— А что, как ты думаешь, существуют ли демонические личности?

Очень глупо! Я подумал, что бы такое ответить? — и смутно припомнил, что Гете (в разговорах с Экерманом) назвал демоничным какого–то графа, которому феноменально везло. Но ведь и мне всегда везет, хотя ничего демонического во мне вроде бы нет. Впрочем, Гете — он слишком, как говорится, «олимпиец», слишком идеально пластичен сам по себе — что он, собственно, может понимать в демоническом, которое, по моим расчетам, должно скрываться где–то в глубине, под землей и быть бесформенно ползучим, студенисто распластанным и безобразным в своих проявлениях.

— Ты сам–то встречал демонических личностей? — услышал я нетерпеливый голос Томочки.

— Ты тоже встречала — Марлинский.

— Марлинский?!? — ну ты даешь.

— А что?

Марлинский и действительно всей душой хотел бы быть демоном. И хотя не очень это у него получается, хоть и слишком похож он на лермонтовского демона–гимназиста со вставленным в попку букетиком крашеных перьев — главное пожелать: само такое желание — уже демонично.

— Ну ты даешь! — повторила опять Томочка, — да разве же… — У нее, видимо, не укладывалось в голове, что Марли — демон.

— И ты, между прочим, тоже. Тоже демоническая девушка.

Всякому лестно быть демоничным, и Томочка просияла.

— Почему? — спросила она, из скромности тупя глазки.

— А потому! Это чувствуется. — И я строго посмотрел на нее. Лядская встрепенулась и рефлекторно сжала колени. Один из симптомов твоей демоничности.

— А кто еще?

— Дай подумать…

Да не осудит меня читатель за свинское отношение к этой дурехе. Увы, жизнь почему–то слишком часто сталкивает меня с подобными демонами, и я уже просто автоматически черт знает что несу, разговаривая с ними. Все–таки прав Бенедиктов: судьба, видимо, предназначила меня быть вождем идиотов (они мне так верят), но только вот я все отлыниваю, все не берусь взвалить на себя это поистине «роковое бремя». Они мне верят потому, что я серьезно разговариваю с ними — делаю вид, а сам преспокойно думаю о чем–нибудь другом (примите это во внимание).