— Вечный покой, — объяснила, поправила (черт его знает что?)… вставила дама. И хор из радиоприемника повторил ее фразу, как эхо! — перевел на латинский язык и стал развивать, нарастая и ширясь…

Уже когда я задал вопрос о Фал Палыче, послышались первые исподволь обеспокоившие меня такты музыки, а когда, вслед за этим волнующим голосом — «Вечный покой», — раздалось тут же первое тихое причитание хора: “Requiem aeternam”, — я был поражен, вздернут, как электрическим током, этим совпадением и стал трепетно вслушиваться в постепенно набирающее силу звучание. Никто не мешал мне — я слушал и ждал, что за этим последует. Вдруг Сверчок произнес:

— У нас мало времени. Слушай внимательно: все равно ты покончишь с собой, поэтому…

— Стоп! — Но Сверчок не остановился. — Я говорю: стой!

— Выслушай меня так, — сказал он, — как будто ты, мертвец, говоришь с мертвецом. Ты всегда ведь считал меня мертвым — я знаю. И всех! Но ты такой же, как все…

Он замолк. Интересная мысль! — так–то ты, сукин сын, выполняешь свои союзнические обязательства?! Такова твоя благодарность за мое хорошее отношение к тебе… А, да все вы такие, сверчки.

— Только так с ним и можно покончить — покончив с собой, — заключил вдруг Сверчок, — и ты сделаешь это!

Он был ужасающе бледен и светился в темноте машины — совсем как гнилушка. Он в тот момент скорей не говорил, а вещал. Он весь напрягался, силясь перекричать звуки радио. Я не знаю, откуда он это узнал — вот то, что я как–то раз говорил о некоторых людях как об обитателях царства мертвых, — не знаю, он ведь только намекнул мне… но, может быть, Лика пересказала ему наш недавний с ней разговор?.. Однако, читатели, я ведь выражался тогда скорее в переносном смысле, использовал миф Теофиля, чтобы сказать, что с этими людьми, этими уснувшими аутсайдерами, ничего не может случиться, как и с мертвецами. И это ужасно! — Вот какой был подтекст — повторяю: ужасно. А Сверчок, этот светлый придурок, воспринял мою мысль совершенно буквально — то есть с точностью «до наоборот» — он сказал:

— Я не знаю, как это так получается, но Фал Палыч держит нас всех в руках. Он может сделать с человеком все: захочет кого убить — убьет, захочет, чтоб кто–то убил, — тот тоже убьет, захочет, чтоб полюбил — полюбит. Что ему угодно сделать — сделаешь! И ему не нужно заставлять — ты как–то сам этого захочешь. Какой–то гипноз. Мы все не свободны, мы как манекены… Ты видел, как я у него… Но я кое–что понял… Надо выйти из сна, освободиться, прожить не по лжи, хотя бы момент… умереть…

В этот момент в эфире уже разразился «Deis irae», и Сверчок замолчал, не в силах перекричать бешеного грома и возгласов светопреставления. Как только стало тише, он снова заговорил: