Ингвар взглянул на чашу в руках Калимира новым взглядом. Там, под серебряной окантовкой… череп ромейского царя?

– И теперь мы пьем из нее во славу наших предков, во славу доблести болгар и их союзников и за погибель этого подлого племени – греков! – провозгласил Калимир. – Пью за тебя, Ингвар, – и да заберет дьявол наших врагов!

Он отпил из чаши и поставил ее на блюдо. Отроки поднесли блюдо Ингвару.

Опираясь о стол, тот встал и постарался покрепче утвердиться на ногах. Взглянул на чашу. Она состояла из трех частей: внизу было невысокое серебряное основание, украшенное резьбой и самоцветами, наверху – такая же окантовка. А между ними, в основе донца, был помещен гладкий, густо-желтый, как коровье масло, костяной свод. Ощущая внутреннюю дрожь и холод в груди, Ингвар признал: да, правда. Это верхняя часть человеческого черепа, отпиленная на уровне глазных впадин и оправленная в серебро. Давно покойные златокузнецы хана Крума сделали так, чтобы каждый, удостоенный чести видеть эту чашу вблизи, сам мог убедиться, из чего она изготовлена.

И сейчас еще в ней жила душа того, кто разрушал города, громил войска, убивал детей и женщин и думал, что лишь виднокрай может положить предел его мощи. И вот – уже полтора века вынужден внимать здравицам своих врагов на их пирах, невольно делясь с ними своей плененной силой.

Где теперь душа этого человека? Бог дал царям ромеев совершенную мудрость и власть над народами, сказал епископ Киприян. Но попала ли к его Богу душа Никифора, когда голова, ее обиталище, подверглась этому жуткому древнейшему обряду? Сумели отмолить ее все те патриархи Греческого царства, что сменились с тех пор?

Или душа Никифора до сих пор здесь?

«Не приведи судьба такое мне и роду моему…» – невольно подумал Ингвар. И взял чашу, стараясь усмирить дрожь в пальцах. Он держал в руках само средоточие многовековой борьбы болгар и греков.

– Пью на тебя, Калимир! – немного хрипло от волнения, но твердо сказал он и поднял чашу. – Да пошлют нам боги удачи и победы, а врагам нашим – погибель и позор!

Он отпил из чаши, и вино обожгло – будто впитало всю ярость непримиримой борьбы поколений. «Еще не конец!» – будто шепнул ему неслышный голос из сосуда, и мороз пробежал по хребту.

– Над этой чашей мы с тобой обменяемся обетами верности нашего будущего родства, – сказал Калимир, вновь принимая ее. – На свадьбе я не смогу принести ее сюда. Мой дед Владимир сумел сохранить это сокровище, но у Печо отнимутся ноги, если он его увидит! – Боил усмехнулся, и по рядам его дружины пробежал презрительный смешок. – Но тот, кто пил из этой чаши, никогда не уступит грекам, и это мой дар тебе как моему зятю и союзнику.