Светлый фон

— Нет, что` вы! — на меня! Это после Грота. Я там не уделила ему достаточно внимания…

Они потанцевали, потом присели на кушетку рядом со Львом Пушкиным, который появился как раз. Она оказалась между Пушкиным и Лермонтовым. Что сразу и подчеркнула словесно — не без иронии. Она была умна. С кушетки можно было озирать всю гостиную.

— Кстати, вы там ни разу не пригласили меня! — это был упрек Лермонтову.

— Как я мог? Я боялся!

— Чего вы боялись?

— Что, держа вас в объятиях, ослабну душой и сделаю вам предложение!..

— Я так страшна? Или вы боялись получить отказ?

— Напротив! Боялся, что получу согласие. Что тогда? Нет уж, лучше подожду.

— Чего вы собираетесь ждать?

— Пока вы выйдете замуж.

— А зачем я вам замужняя?

Лев Пушкин молчал пока и не вмешивался. Хоть сидел рядом с ней. Он любил эту светскую пикировку. Игру почти отсутствующими чувствами, но зато безмерно привлекательную. Особенно когда сходились два таких доки, как Лермонтов и Роза Кавказа…

— Что значит, зачем замужняя? — с наигранной искренностью удивился Лермонтов. — Я вас сразу начну отбивать у мужа. Нет! Я лучше выиграю вас в карты. Дожму вашего мужа в игре до того, что он поставит на вас!..

— Повторяетесь! Это было у вас в «Казначейше»!

— В «Тамбовской казначейше»! — поправил Лермонтов. — Но в цензуре почему-то сняли название города.

— Не пойму ваших дел. А почему сняли названье поэмы?

— Как так — почему? Чтоб не оскорбился Тамбов! Что это за город такой, где казначей проигрывает в карты жену? То ли дело в Москве, в начале века! В Москве все можно!..

Тут вмешался, наконец, Лев Пушкин, который ждал своего часа и так исстрадался уже! Ерзал на жесткой кушетке.

— Ну, вы не москвичка! — сказал он небрежно. — В Москве эту историю получают с рождением и забывают лишь с последним вздохом. В начале нашего века в Москве князь Голицын, завзятый картежник и мот (не наш Голицын, как вы понимаете), будучи в полном проигрыше, поставил на свою жену Марию Гавриловну и проиграл ее графу Разумовскому. Моему тезке… которому принадлежало, между прочим, все Петровско-Разумовское и много чего еще…

— А что она?