Столыпин — в свой черед:

— Слушай, Николай! Вы правда знаете друг друга с детства. Но ты еще из нашей юнкерской школы. Еще не было такого, чтобы наши стреляли друг в друга. Это ляжет пятном на школу. Я — друг Лермонтова и не скрою, он тяжелый человек. И друзьям бывает с ним нелегко. Но он предан близким. И за тебя он тоже пошел бы в огонь и в воду. И уж совсем скажу тебе… Не было никакого оскорбления. Да, он сказал Эмили — я спрашивал его — «Мадемуазель, берегитесь — этот горец с кинжалом опасен!». Что тут такого? Для нас, мужчин, только почетно считаться опасным. Ты красивый мужчина — да еще в черкеске… конечно, опасен!

Мартынов не сдержался и слегка ухмыльнулся. Был такой момент.

А Столыпин еще:

— Ты приехал сюда, нахлебавшись всякого. Он тоже. Ни для кого не секрет, что ты не хотел покидать армию. И ты невольно взвинчен. И его уже несколько лет преследуют неприятности. Тебе известно? Так не сводите ваши два раздражения в одну дуэль! Не стоит, ей-богу! Он обидел тебя иль, верней, тебе что-то показалось обидным? Я скажу ему, чтоб извинился.

— Я тоже ждал извинения! — сказал Мартынов. — Но вместо этого он оскорбил меня снова. А мне все читают нотации. Я согласен: пусть извинится. Но… как положено в приличном обществе: извиняться в том же кругу, в каком нанесено оскорбление! При всех!.. Всё!

— Но ты ж знаешь, что этого как раз он не сделает! — сказал Столыпин.

— Знаю. Потому и говорю! — ответил Мартынов (губы его под усами дрогнули). — Вы все избаловали его, — начал он, помолчав и очень серьезно. — Совсем избаловали! Великий писатель и прочее. А кто сказал, что великий? Булгарин в «Северной Пчеле»? Кто не писал стихов в нашем возрасте? Я тоже пишу. Но он уверовал, что он единственный. И может всё себе позволить. «Герой нашего времени». Печорин… а остальные Грушницкие! Что ж, попробуем показать, кто Печорин здесь, а кто Грушницкий!..

Сергей Трубецкой попытался вставить:

— Ты, конечно, из нашего — из Кавалергардского — полка. Как я. Но зачем тебе лезть в Дантесы?

— Я не Дантес, но и он — не Пушкин! — сказал Мартынов жестко.

— Да, так! — Столыпин вздохнул. — Значит, завтра? — спросил. И сам ответил себе: — Завтра. И что тянуть? — Стал деловым тоном оговаривать условия дуэли.

Сколько шагов. Кто первым стреляет или одновременно. И кто секунданты?

— На случай, если дело всплывет, нельзя, чтоб числились секундантами Столыпин и Трубецкой. Оба жестко в опале! — сказал Дорохов.

— И тебе уж точно нельзя! — ответил Столыпин.

Они соображали. Пригласить кого-то со стороны? Нет, лучше тех, кто здесь: своих. Совсем молодых: вон Глебов и Васильчиков, на них еще нет вин! (Оба согласились сразу.)