— Они, наверное, живут дольше, — одобрил Людовик. И он надеялся, что тоже проживёт дольше. Ему был знаком страх смерти, поскольку каждый приступ, который с ним случался, уже был похож на смерть. Но даже сильнее, чем страх перед смертью, был страх перед тем, что может случиться с Францией, если он умрёт, пока дофин ещё так молод.

Вскоре приехал Франциск Паольский, — он бы приехал с такой же готовностью к любому, даже к слуге, если бы слуге была так же нужна молитва, как королю. Несмотря на титул наихристианнейший, как было заметно, король не был самым истинным христианином в мире. Никто не отрицал, что он заложил новые камни в устройство государства и что все народы стремились подражать ему. Но ему были известны многие способы, даже самые крайние, чтобы осуществлять свои замыслы. Его понимание общей нравственности не имело ничего общего с его пониманием индивидуальной морали. Отдельный француз мог согрешить, Франция же — никогда.

Франциск Паольский отправился в путь сразу же по получении приглашения, но он не мог бы прибыть к Людовику быстрее, чем ветер, надувавший его паруса, или чем мул, на котором он ехал от Монтпелье до Плесси. Королю было трудно ждать. Время тянулось неимоверно долго. Он вспомнил о песочных часах, которые могли засориться. Он приказал извлечь песок, промыть и высушить его в печи. Но даже от этого время не стало бежать быстрее.

Боясь смерти и гневаясь на то, что ни Франциск, ни Оливье, ни его изумруд, ни доктора, ни святые, никто ничего не делает, чтобы спасти его, он придумал план своего собственного спасения. Он вспомнил свою коронацию и святое мирро, которое нужно было для этого обряда. Он продолжал верить, что голубь принёс его с небес. Это же было возможно!

Он отправил гонца в Париж с требованием предоставить ему священный сосуд. Он собирался помазаться сам, с головы до пят.

В ужасе обитатели Нотр-Дама спрятали драгоценную реликвию. Гонец, знающий, что его казнят, если он вернётся без сосуда, исчез.

Прибыл Франциск Паольский. Король бросился ему в ноги, но продолжал говорить требовательно:

— Ты должен был поторопиться. Я же мог умереть. — Он изложил свой план помазаться самому. — Но теперь это сделаешь ты! — и посетовал на то, что хранители священного сосуда не исполнили его просьбы.

Он приказал Франциску использовать своё положение и поставить их на место. Франциск Паольский сказал:

— Для начала позвольте мне объяснить вам, что вы не сможете силой обрести милость Господа.

«Чёрт возьми, — подумал Людовик, — какой же это наивный мечтатель!»

Франциск Паольский чувствовал себя в королевской часовне так уверенно, как в собственном доме. Король предполагал также, что самый суровый пустынник в мире будет назначать ему многочисленные обеты и истязания. Но Франциск разговаривал с ним как с ребёнком, так же запросто, как брат Жан. Короля удивляло и то, что его не расспрашивали о жизни, ведь он было приготовился к объяснениям и оправданиям каждого своего шага. Великий человек не спрашивал его.