Горло словно сдавило. Черт! Было невыносимо трудно признаться Алис в том, что его самоуверенность, его… да, гордыня, могли стоить ей жизни. И то, как она вдруг озадаченно посмотрела на него, ничуть не облегчало задачу.
Надо было собраться, собраться и рассказать ей, объяснить – и лучше спокойно и обстоятельно, потому что молчать в таком случае было гораздо хуже. Марк вдруг понял, как сильно устал, как навалилось все разом: и бессонная ночь на пожаре, и страх за Алис, и неловкость оттого, как она восприняла его выходку, и ее сияющая улыбка, которая сбивала с толку, ее неожиданно изменившееся звучание, словно ставшее еще более глубоким. А теперь еще и эта внезапная ошеломляющая догадка. И накатившая странная слабость после долгого напряжения. Теперь он знал, в чем опасность, теперь…
Марк поднялся, подошел к окну и вытащил сигареты. Мысли лихорадочно метались в голове, путались, наскакивали друг на друга, выстраивались в связи, в структуру, и он пытался ухватить разом все, остановить это мельтешение.
– Несколько лет назад… – он помолчал, затянувшись и медленно, по чуть-чуть выпуская дым, подумал немного, чтобы успокоиться и правильно подобрать слова, – еще до той неудачной операции в мою команду перевели одного человека с прекрасной характеристикой. Служебное рвение, желание принести пользу стране и людям, горящие глаза, отличная физическая форма, все тесты, все показатели просто эталонные – идеальный кандидат. Но я знал… чувствовал, что в нем есть определенные наклонности. Как я тебе уже говорил, люди для меня звучат. – Марк вздохнул. – Вот он звучал так, что… мне стало понятно: рано или поздно он сорвется. Я чувствовал в нем чудовище. Садиста, который пока еще даже не знал, не понимал своих тайных желаний. Который искренне верил, что он герой. Но мне-то уже было ясно, что как только он почувствует власть, почувствует вкус крови, то станет злоупотреблять полномочиями, как минимум. Как максимум… начнет пытать и убивать. И я сделал все, чтобы убрать его из команды. И вообще из DSU.
Он перевел дыхание. Снова затянулся, помолчал.
– Я был уверен в своем чутье, в своей правоте. Настаивал. Использовал все свои связи. Как ты знаешь, у меня они… были. Учитывая, что Жан Морелль – мой дядя. И этого человека убрали. Потому что тогда… тогда все – включая Жана – полагались на это мое чутье, будь оно не ладно! А ведь этот человек ничего не успел сделать. И кто знает, возможно, ничего и не сделал бы, если бы я его не подтолкнул. Если бы не обломал так жестко его надежды сделать карьеру в DSU.