– А он хочет?

– Чего ж не хочет?

– А что там делать?

– Кому делать – мне или Чарли?

– Тебе.

– Ну, уж не знаю. Устроюсь к кому-нибудь работать. За другими детьми глядеть, может, за младенчиками.

Подумать только, Ида – Ида! – бросает ее ради чужого слюнявого младенца!

– Когда ты уезжаешь? – холодно спросила она Иду.

– На той неделе.

Больше сказать было нечего. Ида явно дала понять, что не намерена продолжать разговор. Несколько минут Гарриет наблюдала за ней – как Ида нагибается к корзине, вешает белье, снова нагибается к корзине, – а потом ушла, прошлась по двору, залитому бесцветным, неживым солнцем. Дома она застала мать в наряде Голубой Феи – мать нервно мялась, потом просочилась на кухню, попыталась поцеловать Гарриет, но она вырвалась из ее объятий и, громко топая ногами, выскочила из кухни на задний двор.

– Гарриет? Что такое, моя сладкая? – заканючила мать, выйдя на заднее крыльцо. – Ты на меня как будто сердишься… Гарриет?

Ида удивленно воззрилась на Гарриет, которая вихрем пронеслась мимо нее, и вытащила прищепки изо рта.

– А ну отвечай матери!

Обычно от такого тона Гарриет замирала на месте.

– Мне больше не нужно тебя слушаться, – не останавливаясь, сказала Гарриет.

– Если твоя мать хочет уволить Иду, – сказала Эди, – я ей не могу помешать.

Гарриет безуспешно пыталась заглянуть Эди в глаза:

– Почему не можешь? – наконец спросила она, когда Эди уткнулась в блокнот. – Эди, почему не можешь?

– Не могу и все тут, – ответила Эди, которая прикидывала, что взять с собой в Чарльстон.