– Прости, мамочка, я опаздываю. Принести тебе что-нибудь?

– Какой фильм идешь смотреть и с кем? На этой неделе ты почти каждый вечер уходишь из дома.

– Да так… с девочками. Вернусь к десяти. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – вздыхает она. – Ладно, ступай.

Я чувствую себя виноватой, что оставляю маму одну, когда ей нездоровится. Слава богу, хоть Стюарт в Техасе, – боюсь, ему я не смогла бы соврать с такой легкостью. Три дня назад он заезжал вечером, мы сидели на крыльце, слушали стрекот цикад. Я жутко устала – всю ночь накануне работала, и глаза сами собой закрывались, но мне так не хотелось, чтобы он уходил. Я положила голову ему на колени, гладила мягкую щетину на его лице.

– Когда ты дашь мне почитать то, что пишешь?

– Можешь почитать колонку Мисс Мирны. На прошлой неделе вышла грандиозная статья о плесени.

Он с улыбкой покачал головой:

– Ну нет, я хочу почитать, о чем ты думаешь. Уверен, это не имеет отношения к домашнему хозяйству.

Тогда я спросила себя, догадывается ли он, что я скрываю нечто важное. И почему-то испугалась, что он может узнать о рассказах, но вместе с тем испытала радостное волнение, оттого что ему вообще интересна моя жизнь.

– Я подожду, когда сама будешь готова. Не хочу тебя подталкивать, – продолжил он.

– Может, когда-нибудь, – пробормотала я, прикрывая глаза.

– Засыпай, детка. – Он нежно убрал прядь волос с моей щеки. – Я просто посижу с тобой немножко.

Сейчас Стюарт уехал на целых шесть дней, и я могу сосредоточиться на интервью. Каждый вечер, торопясь к Эйбилин, я волнуюсь, точно в первый раз. Женщины разные – высокие, маленькие, черные как асфальт и карамельно-коричневые. Если кожа слишком светлая, пояснили мне, вас никогда не возьмут на работу. Чем чернее, тем лучше. Рассказы порой переходят в простую беседу – с жалобами на низкую плату, долгий рабочий день, капризных детей. Но потом вдруг всплывает история о белом ребенке, умирающем на руках няни. И о спокойном пустом взгляде все еще голубых глазенок.

– Оливия ее звали. Крошечный такой ребеночек. Своей маленькой ручонкой ухватила меня за палец и дышит так тяжело, – вспоминает Фанни Амос, это наше четвертое интервью. – Ее мамочки даже не было дома, ушла в аптеку за лекарством. Остались только мы с ее папочкой. Он так и не разрешил положить ее в кроватку, велел держать, пока доктор не придет. Детка так и остыла у меня на руках.

Наряду с откровенной ненавистью к белым женщинам встречается и совершенно необъяснимая любовь. Фэй Белль, бледная трясущаяся старуха, не может припомнить, сколько ей лет. Ее история разворачивается длинной лентой. Она вспоминает, как вместе с маленькой белой девочкой пряталась в сундуке, пока солдаты-янки обыскивали дом. Двадцать лет назад белая девочка, ставшая к тому моменту уже пожилой женщиной, скончалась у нее на руках. Они были лучшими подругами. Фэй клялась, что даже смерть ничего не изменила. Цвет кожи ничего не значит. Внук белой женщины по сей день содержит Фэй Белль. Если она чувствует себя получше, то приходит иногда прибраться у него на кухне.