— Всем бы неплохо, — сказал Люк.

Они спустились к кромке озера. Над водой кружила мошка. От озера пахло — железом и чем-то еще, в целом, решил Саймон, это был запах сырости.

Он сказал:

— Так сразу не поймешь, ядовитое оно или нет.

Как бы разрешая его сомнения, Катарина сбросила накидку, сделала шаг — и нырнула с той потрясающей стремительностью, которая позволяла ей охотиться на мелкую дичь. Вот она стояла у воды, а в следующий миг там осталась только накидка, запачканная кровью убитых зверьков. Потом ее голова появилась черным пятном в двадцати ярдах от берега.

— Она не боится, — сказал Саймон.

— Я тоже, — отозвался Люк, но без особой уверенности в голосе.

Саймон с Люком разделись. Люк снял через голову ожерелья с амулетами, скинул под ноги купальный халат и замер голышом у самой воды. Тело у него было хрупкое и розовое, все какое-то перекрученное. Без одежды он напоминал Саймону освежеванные Катариной тушки.

Он сказал Саймону:

— По-моему, тут достаточно чисто.

— Конечно. Бояться нечего.

Прозвучавшая в словах Саймона уверенность, похоже, успокоила Люка, хотя оба они прекрасно понимали, что Саймону совершенно неоткуда знать, насколько высок уровень зараженности озерной воды. Люк, как если бы получил разрешение, с гиканьем бросился в воду, поднимая вокруг себя фонтаны брызг.

Саймон стоял по щиколотку в воде. Ему показалось было, что он снова отключается — почувствовал первые признаки приближающихся озноба и бессилия. Но на сей раз дело, судя по всему, было в другом. Ощущение — совсем новым. Оно рождалось из необычности ситуации: он вступил в воду (весьма вероятно, вредоносную) круглого озера, в котором плавали женщина-ящерица и мальчик-уродец. По его микросхемам волной прошло ощущение, напоминающее отключение, но не связанное с ним; более мимолетное и слегка щекочущее; будто отчаливаешь от реальности, перед тем как погрузиться в сон.

— Полезай сюда! — крикнул Люк.

Саймон нырнул. Вода была теплой у поверхности и холодной на глубине. Он поплыл к Катарине и Люку.

Люк сказал:

— Так здорово… И плевать, если вода ядовитая.

Катарина плыла на спине, не прикладывая к этому видимого усилия. Казалось, будто она и не плывет вовсе, а сама собой движется по поверхности воды, как движутся выдры или ондатры. Они вообще хорошо плавают, эти надиане. В воде она выглядела более диким созданием, чем обычно. Более диким и подлинным. В ней была непреложность животного начала. Саймон понимал, или думал, что понимал, ее состояние — она ощущает теплоту верхнего слоя воды, покрывающего нижний, холодный, переживает скольжение по лиловому свету, наполнившему плоскую чашу озера и окруженному меркнущим миром, над которым зажигаются первые звезды. Бесследно погружается во все это, подобно тому как до того погружалась в оцепенение, в свою ящеричью песню.