— Это правда.

Они еще немного посидели и помолчали. Саймона охватило знакомое чувство, что Катарина куда-то уходит, но на сей раз оно было явственней, как если бы она замкнулась в себе тщательнее, чем обычно. В какой-то момент ему показалось, что она и вправду ушла, но, повернув голову, он увидел, что она сидит где сидела.

Ему хотелось, чтобы она снова стала такой, какой была у озера. Чтобы стала темным силуэтом на темном небе и оглянулась застенчиво на произнесенное им слово «красота». Но то мгновение безвозвратно ушло, и она снова была вещественна, как забытый чемодан.

Саймон сказал:

— Побудь этот день и эту ночь со мною, и у тебя будет источник всех поэм.

— Иду спать.

— А я еще немного посижу.

— Да.

— Спокойной ночи.

Она беззвучно встала. Он услышал, как с негромким щелчком закрылась за ней дверь «виннебаго».

На следующее утро Люк заболел. У него горело лицо, его лихорадило. Однако он утверждал, что только выглядит больным, и настоял на том, чтобы продолжить путь на своем обычном месте между Саймоном и Катариной. Там он и ехал, пока ему не пришлось внезапно попросить Саймона остановиться. Его стошнило, и Катарина заявила, что не принятые его желудком кусочки мяса надо обязательно закопать. Саймон терпеливо ждал. Ребенок и надианка были такими, какими были. В то же время ему припомнилось, что похожую ситуацию он видел в каком-то фильме — мужчина путешествует с ребенком и женщиной, терпеливо перенося все возникающие из-за них задержки, за которые их никак нельзя винить, но которые тем не менее вызывают у него досаду.

Катарина уложила Люка на откидную кровать, где ночью спал Саймон. Когда мальчик устроился там, они поехали дальше.

Саймон сказал:

— Что-то все-таки с тем озером было не то.

— Да, — согласилась Катарина.

— Тебя ведь тоже немного мутит?

— Да.

— Не надо было пускать вас в воду.

— Не виноват.