– Это точно кровь?

– Несомненно. Мы проверили ее в лаборатории.

– Вера ранит себя сама?

– Не думаю, – отвечает доктор Блумберг.

– Тогда, возможно, кто-то другой?

– Что, простите?

– Может быть, кто-то наносит Вере эти раны?

Доктор Блумберг качает головой:

– Вряд ли, мистер Уайт. По крайней мере, это не то, что вы имеете в виду.

– Откуда вы знаете?! – кричит Колин, и в глазах у него слезы. – Откуда, черт подери?! Послушайте, я видел, как у нее случился какой-то припадок и ни с того ни с сего пошла кровь. Но вы-то должны это объяснить! Сделайте ей какую-нибудь томограмму, какой-нибудь анализ! Вы же врач! Вы обязаны разобраться, и я хочу, чтобы моя дочь оставалась здесь, пока вы не выясните, что с ней происходит. Если вы опять выпишете ее и это повторится, я подам на вас в суд за некомпетентность.

Я вспомнила, что доктор Блумберг рассказывал мне об одном человеке, которого лет сто назад госпитализировали со стигматами на ступнях. Чтобы он наверняка не мог ранить себя сам, врачи надели на него металлический ботинок. Неужели Колин и правда думает, что я разрушаю жизнь нашей дочери?

– Я не могу проводить обследование без согласия матери, – помолчав, произносит доктор Блумберг.

– У вас есть согласие отца, – холодно отвечает Колин.

– Мы положим ее, – соглашается доктор, – но нам вряд ли удастся выяснить что-то новое.

Колин удовлетворен.

– Сейчас к ней можно? – спрашивает он, вставая.

– Веру привезут в детское отделение через несколько минут. Она будет спать. Ей сделали укол успокоительного. – Доктор переводит взгляд с меня на Колина. – Утром я к ней зайду. По правилам нашей больницы на ночь с ребенком в палате может остаться только кто-то один из родителей.

Кивнув, доктор Блумберг уходит. Я расправляю плечи, готовясь к бою, но Колин, к моему удивлению, говорит:

– Оставайся ты. Вере так будет привычнее.

Мы молча идем к лифту, поднимаемся в педиатрическое отделение. Медсестра за стойкой называет номер палаты, в которую положат Веру, после того как сделают ей рентген. Мы входим в палату, Колин садится на единственный стул, я стою у окна с видом на больничную вертолетную площадку.