– Это копия письма, которое вам отправил ваш отец, когда вы родились, пятьдесят семь лет назад. Оригинал у меня. – Она открыла дверь. – Внутри вы найдете мою визитку. С телефонами и другими моими данными.

– Это что, шутка?

– Пожалуйста, прочтите письмо и отнеситесь к написанному там со всей серьезностью. Если позволите, мы потом поговорим.

Заинтригованный Марсел Вилабру разорвал конверт. Внутри были листы с набранным на компьютере текстом. «Милая моя доченька, не знаю, как тебя зовут», – прочел он верхнюю строчку, не вынимая листы из конверта. И взглянул на женщину:

– Мне кажется, вы ошибаетесь. У моего отца не было дочери.

– Нет. Это ваш отец, и он пишет вам, хоть и называет вас доченькой. Думаю, позже вы все поймете.

Она вышла из машины. Прежде чем захлопнуть дверь, сказала позвоните мне, когда прочтете.

Полет в Копенгаген прошел на одном дыхании. Он не стал есть, не воспользовался возможностью выпить бокал шампанского, ничего такого. Вместо того чтобы вновь пройтись по материалу и документации «ИКЕА» (в конце концов, он знал все это наизусть), он дважды перечитал письмо знаменитого учителя Фонтельеса к дочери, которой на самом деле, если верить полубезумной незнакомке, был он. Потом неотрывно смотрел в иллюминатор. В ВИП-зале копенгагенского аэропорта он рассеянно попробовал орешки, которые поставили перед ним на столик, и вновь перечитал, на этот раз по диагонали, многочисленные листы странного письма. Потом снова посмотрел на визитную карточку женщины: имя, электронная почта и телефон. И еще адрес в Сорте.

Внезапно очнулся, взял кипу листов и направился к измельчителю бумаги. Засовывал один за другим листы в шредер, извлекая стоны боли из воспоминаний Ориола; в последний момент оставил себе карточку женщины. Решительно, резким движением схватил папку с документацией по Саверио Бедоньи и «ИКЕА» и вышел из ВИП-зала как раз в тот момент, когда мягкий, завораживающий голос объявлял рейс в Стокгольм.

Рим, особенно после Стокгольма, являл собой хаос, шум, беспорядок, рискованное, феерически безрассудное вождение, крики и десять тысяч церквей на семи холмах. Его мать проявила такт, забронировав номера в разных отелях, поэтому Марселу Вилабру пришлось звонить Элизенде, чтобы известить ее о том, что он зайдет в ее апартаменты перед ужином. Судя по всему, синьора Вилабру заказала столик в том же отеле, синьор, и собиралась поужинать одна или с Газулем, что, собственно, было одно и то же. Таксист-самоубийца доставил его в отель матери, расположенный рядом с Ватиканом. Начинало темнеть, и купол собора уже был освещен.