Она идет, пока линия неба не превращается в лох, и она узнаёт Суилли. Встречает отзвук самой себя поюнее, здесь проходившей. Море поодаль открывает двери. В сумерках проявляются знакомые лица, и звуки речи, и то, как всякое тело движется в памяти неповторимо, каждое воспоминанье восстает в собственном изломанном свете, какой видишь коротко, но не удержать его, всякое воспоминанье крошится, словно набег одной волны на другую, оставляя прибой пустоты.

Достигнутое небо лежит за Бункраной. И как вздымаются они, круглоплечие, встречая ее, словно старые братья, ждущие один позади другого, эти холмы, что зовутся домом. Она видит, как сидят они под небом, что вечно-есть, словно стражи времени, в котором три сотни лет может пройти за миг. Она думает, вот как долго ты шла. Древняя женщина, собравшая прах себе на ноги, и если б тут кто-то к тебе сейчас прикоснулся, ты б рассыпалась, словно пепельный уголь, что сохраняет себя. Она отправляет ум в полет по-над холмами и болотами, смотрит, как тот опускается на горный путь. Мысль пресечена господином, он верхом на коне таком черном, что тот глянцевит серебристым отливом. Господин притрагивается к шапке и желает ей доброго утра. Улыбка его ей удивительна. Этот человек уж точно из знати, думает она.

Эк вьется дорога промеж болот, ей вечно знакомых. Валун озера и одинокое дерево. Это место неизменно и старо, как и всегда, почти безлесно, и лишь облака, что влекут свои тени, переменились. Вступает на горную дорогу и идет, пока не достигает перевала, и тут-то видит ее, Блэкмаунтин, далекий очерк двух домов, и ноги ее становятся легки, и дух легок, шагает она вперед. Теперь это чувство: каково оно будет, когда они ее встретят, смотреть, как выходят они из дома, это чувство, что она уж более не та самая, и вместе с тем ты есть ты, бо не быть тебе другой. Другое чувство, что нарастает с каждым шагом, эк пытается заговорить, но она ему не даст, как желает оно закричать, но она затыкает ей рот, бо должна ты, должна ты, должна ты.

Тихий голосок летит ей навстречу и говорит, но где же дым? Где же дверь? Голос этот ее, голос той, кем она когда-то была. Все ближе, и вот уж дальше никак. Она видит, что двери нет, лишь дверной проем из камней, немой в пустом доме. То, что проходит у ней по телу, отбирает дыханье, придает сердцу внезапную тяжесть. Она заходит в дом, видит, как сырость и мох здесь уже обжились, жили тут звери, несколько бродячих овец, несомненно. Смотрит в очаг и видит, что он давно без огня. Стоит неподвижно, словно ожидая ответа или намека на то, что случилось, мама ль в спешке их уводила отсюда, а может, и что похуже, но стены говорят лишь о пустоте, и до чего ж маленьким кажется дом, куда меньшим, чем она его помнит. Думает, ты должна выйти и поискать их могилы. Она обходит дом вновь и вновь, но земле сказать нечего. Склон холма спит под своим бурым плащом. Канава с сочащейся водой поперек него. Звук ветра, зовущего своих детей.