«Это и есть Русский Рай, — думал Лемнер, ступая по стоптанному блёклому половику. — Смиренный, милосердный, праведный. Пусти меня к себе, Русский Рай!»

К ним вышел священник, маленький, с белыми, лёгкими, как пух, волосами, в сером облачении. Лана подошла под благословение. Лемнер поклонился.

— Отец Иоанн, к вам прилетел Михаил Соломонович креститься.

— Завтра Крещение. Иисус крестился в Иордане, а вы у нас, Михаил Соломонович.

— А вы, батюшка, как Иоанн Креститель, — смиренно пошутила Лана.

— Завтра утром до службы приходите. Крёстным отцом ты будешь, Николай Гаврилович? А матерью крёстной вы, Лана Георгиевна? Вот и ладно, — и он поплыл, заструился, пушистый, как одуванчик. Лемнер смотрел ему вослед с робостью и обожанием. Таким и должен быть поводырь, что поведёт его завтра в Русский Рай.

За деревней на берегу замёрзшего пруда свежими брёвнами желтел дом, рядом банька. В пруду перед банькой темнела прорубь в виде креста. Воду уже затягивала маслянистая сизая пленка, по краям проруби поблескивала крошка льда. Над дверью затейливо была вырезана глазастая сова.

В доме с мороза дохнуло теплом, свежим деревом, яствами, коими был уставлен стол.

Лемнер с наслаждением ел русскую деревенскую пищу. В деревянной миске дымились белые картофелины. В другой миске солёные огурцы зеленели из-под жёлтых зонтиков укропа. В квашеной капусте среди кристалликов льда краснела клюква. На деревянной доске лежал жареный тетерев, страшно расставив обгорелые ноги, прижав к бокам общипанные заострённые крылья. Стояла бутылка самогона с деревянной пробкой и гранёные стаканчики, по одному, перед каждым, кто сел за стол.

— В баньку, должно быть, завтра, после крещения? Все грехи смыть? — Николай Гаврилович налил по стопкам самогон, рачительно закупорив бутылку. — Со свиданием, Лана Георгиевна! За знакомство, Михаил Соломонович!

Самогон был душистый, огненный, сладкий, жарко пролился вглубь, огурец твердо хрустел, ягода клюквы брызгала на язык кислой каплей. Тетерева разломали на куски, Лемнеру досталась мускулистая птичья нога. Он вынимал изо рта и клал на доски стола свинцовые дробинки.

— Как же ты отыскала это чудесное место? — Лемнер держал в пальцах красную ягоду клюквы. Она просвечивала и казалась рубиновой бусиной.

— А вот так шла, шла и нашла. Ходила по грибы, заблудилась, плутала по лесам и вышла на звон колокола, — Лана тихо смеялась, и Лемнер не стал выведывать. В Лане оставалось много таинственного, и эта деревушка, и церковь с синими звёздными куполами, и похожий на одуванчик священник, и лесник, по-военному приложивший к виску ладонь, — всё это оставалось загадочным. И не хотелось отгадывать, а только смотреть, как чудесно переливаются её глаза, словно видят многоцветное, восхитительное. Должно быть, бриллианты Русского Рая.