И вдруг — спасительная мысль. Он должен креститься, немедленно, теперь же. Спрячется от всех кошмаров и подозрений в русский храм, войдёт в него, чтобы больше не уходить. Он примет веру народа, в который его поместили.

И кончится отчуждение, случится дивное слияние. В нём оживут корни Романовых. Станет доступным восхитительный Русский Рай, который сверкал бриллиантом на тёмных водах, и Величие, к которому стремит его судьба, будет Величием Русского Рая. Он войдёт в него сквозь скромные двери сельской церкви, той, чудесной, о которой поведала Лана.

К любимой и ненаглядной женщине поспешил Лемнер сообщить, что готов креститься.

Вертолёт формирования «Пушкин», пятнистый, с красной звездой, взял на борт Лемнера и Лану и понёс над зимней чёрно-белой Россией. Белые поля, чёрные леса. Белые реки, чёрные деревни. Белое небо, чёрный дым. Чёрное — белое, чёрное — белое. Все безымянно, неоглядно. Россия, как чёрно-белое сновидение.

Лемнер всматривался в деревни, в дымы, в дороги, в землю, где живёт народ, думает свою чёрно-белую думу. Не ведает о Лемнере, что, как семечко, гонимое ветром, несётся над заводами, колыбелями, кабаками, кладбищами, не находит места среди чужих работ, свадеб и погребений. Он просил этот чужой народ пустить его в свои застолья, труды, драки, пьянки, в свои чёрно-белые думы. Он просил у народа прощения за зло, которое ему причинил.

«Прости меня, русский народ! Прости моё окаянство!»

Он летел и каялся в совершённых убийствах. Каждый убитый заглядывал в иллюминатор, и они летели лицом к лицу, разделённые толстым стеклом.

Тот дизайнер в селе Свиристелово, что сжёг на костре рыжеволосую проститутку Матильду. Кавказский торговец на Даниловском рынке. Безвестный стрелок, напавший на склад «Орион».

Лица прилипали к иллюминатору, смотрели мёртвыми глазами и отпадали. Исчезали в чёрно-белых пространствах. Им вслед летели покаяния Лемнера. Он не знал, долетают ли его покаяния до суровых людей в деревнях, кидающих в русские печи смоляные дрова.

«Прости меня, русский народ!»

Охранник во дворце президента Блумбо. И сам президент Блумбо. И французский геолог Гастон из Гавра, и чернокожий рабочий, из которого, как золотые слёзы, капали самородки. Журналисты Чук и Гек, не успевшие покрыться африканским загаром. Лёгкая, как прыгнувшая пантера, Франсуаза Гонкур.

Все они прилипали к иллюминатору, Лемнер видел шоколадное, с яркими белками лицо Франсуазы Гонкур, вспомнил, как целовал её губы, сладкие от манго, и над озером Чамо горел розовый полумесяц.

«Прости меня, окаянного, русский народ!»