Алешу нужно отвезти на прием в НИИ травматологии и ортопедии, его раз в три месяца смотрят врачи и оценивают состояние, при необходимости корректируют лечение. Настя приехала помочь Матильде, приехала она раньше назначенного Матильдой времени отъезда к врачу, ей хотелось поговорить с сестрой о её здоровье, Настю беспокоил вид Матильды.
– Сестра моя дорогая, мне совсем не нравится, как ты выглядишь. Чем я могу тебе помочь? Матильдочка, тебе надо подумать о себе.
– Не хотела я говорить тебе, Настя, но, наверное, ты права, не справиться мне одной с этой проблемой, но я не знаю, чем ты можешь помочь, – Матильда грустно смотрела на сестру. – Силы стали внезапно меня покидать. Конечно, по уходу за Алешей много их требуется, но появилась новая проблема, – и она замолчала, раздумывая, говорить или все-таки умолчать об агрессивном поведении Хелены.
Настя напряженно смотрела на Матильду, она почувствовала её сомнения и попыталась ей помочь начать рассказ:
– Мне кажется, тебе надо высказать свою внутреннюю боль. Я понимаю, тебе очень тяжело, но, может, я смогу помочь.
Матильда покачала головой. Начала говорить глухим голосом, волнуясь:
– Ты мне не чужой человек, да и знаешь характер моей матери – вернее, мачехи. Вчера меня внезапно, как не раз уже бывало, силы покинули, лежу, сил нет ни рукой, ни головой шевелить, – она на этом месте скривилась, – что-то новенькое, надо сказать, в самочувствии моем появилось. Потом поплыли мысли печальные на тему, что позитив исчез из жизни и только зло вокруг. В это время входит мать и требует подать обед, смотрит сердитым взглядом, говорит сердитым голосом. Я ей сказала, что не могу сейчас, плохо чувствую себя, и пусть она обедает одна, сама себе обед подаст. Она мне со злобой отвечает, что, мол, дожила, никому не нужна и вообще всё плохо. Я спрашиваю у нее: «А плохо что?» На меня молнией метнулся взгляд, и хрипло прозвучал голос: «Хочу, чтоб всё как раньше было, чтоб мне на стол все блюда подавали, чтоб были разные они, чтоб икра была и лососина». Это она о прошлой жизни вспомнила. Я отвечаю: «Нет средств и сил, мне надо сына поднимать, а ты здорова, можешь всё подать себе сама, тогда, когда ты хочешь и что хочешь, а если чего-то не хватает, можешь в магазин зайти, ведь ты же каждый день гуляешь». Она мне кричит: «Нечего лежать, вставай, движенье – это жизнь, ты обязана мне подавать и разговаривать со мной, я – мать!» Я ей пыталась говорить, что всё взаимно должно быть, в том числе забота, нет силы у меня, и я прошу её меня оставить. Она ушла из комнаты не сразу, еще ругалась и кричала, я же к стенке отвернулась и молчала. Я больше видеть не могу этот взгляд недобрый, слышать этот голос злобный. Так в жизни не должно бы быть, но это есть, а силы нет себя преодолеть, – Матильда замолчала, была она бледная, взгляд потухший.