Откуда Джек знает, как по-голландски «неистовство», думает Нелла.

– Вы разговаривали?

Джек вовсю вошел в роль. Он мастерски держит паузу; зрители затаили дыхание. Тишина нарушается только шумом дождя.

– Он говорил с вами? – повторяет Слабберт.

– Он назвал меня своей маленькой племянницей и спросил, где я живу.

– Он назвал вас своей маленькой племянницей? – Слабберт поворачивается к олдерменам. – Мужеложцы неестественны во всем. Они готовы осквернить даже семейные узы. Сказал ли он что-либо еще, мистер Филипс?

– Он сказал, что давно за мной наблюдает. Спросил, можно ли пойти посмотреть на мое жилище.

– А вы?

– Я его оттолкнул и сказал, чтобы он оставил меня в покое.

– А потом?

– Он схватил меня за рукав и затащил к себе на склад.

– А потом?

Джек молчит.

– Что было потом? – настаивает Слабберт. – Вы подверглись насилию?

– Да.

– Противоестественным способом?

– Да.

Двое олдерменов багровеют от кашля, их стулья скрипят. В галерее ропщет публика. Какой-то малыш смотрит вниз сквозь прутья перил с испуганным любопытством.

Арбитр подается вперед, и в его рыбьих глазах зажигается слабый огонек удовлетворения.

– Сказал ли он еще что-нибудь, напав на вас?