– Она рада узнать, что теперь уже достаточно взрослая, чтобы выйти замуж – потому что в вашем доме ей бы и спать было в случае чего негде.

Снова задребезжало оконное стекло, и Нора посмотрела туда. Снаружи вовсю светила луна, выбравшись из-под низких облаков, тени которых полосами скользили по равнине, залитой желтоватым, каким-то ртутным светом.

– Что еще она говорит?

Ну, еще Ивлин, оказывается, была рада, что Эммет перестал называть ее «птичкой». Он всегда называл ее так, когда она была еще совсем маленькой, и потом она стала из-за этого на него сердиться. Однако теперь он называл ее только «Ивлин» – в тех редких случаях, когда он действительно к ней обращался, – она находила, что так значительно лучше. Она чувствовала, что в такие моменты он, думая о ней, воспринимает ее такой, какой она стала теперь, а не такой, какой она была когда-то, и это было ей очень приятно.

– Она исполнена прощения, – сказала Джози, и Нора согласно кивнула, лишь бы ничего не произносить вслух.

– Она даже тех индейцев прощает, – продолжала Джози, – которые тогда примчались верхом на конях и загнали вас в поля, где она и умерла.

Джози еще что-то говорила, но Нора больше ее не слушала. Пламя оплывшей свечи дрожало и мигало. И через несколько минут Нора подняла руку и сказала:

– Довольно. Этого вполне достаточно, спасибо.

И, поднимаясь наверх, задула свечу.

Если и была одна-единственная вещь, которую Ивлин – настоящая Ивлин – наверняка знала бы, так это обстоятельства ее смерти. Ивлин, порожденная воображением Норы, это знала, хотя говорила об этом очень редко, но всегда была абсолютно честна. Так что всякие разговоры об индейцах было лучше оставить, ибо Ивлин знала правду.

А та тень, которую удалось вызвать Джози – кем бы эта тень ни была, – правды не знала.

Единственным из живых, кто, кроме самой Норы, знал эту правду, был Харлан Белл.

И вот сейчас он стоял перед ней, чуть подбоченившись и глядя на нее с такой знакомой, мрачновато-нежной улыбкой.

– Значит, мальчики считают, что Эммет убит? – сказал он.

– И что это дело рук братьев Санчесов.

– Но зачем им его убивать?

– Не знаю.

Нора села прямо на дно повозки и попыталась пояснить:

– По-моему, эти несколько дней молчания со стороны отца показались им вечностью. Хотя это просто смешно. Они были еще совсем маленькие и, конечно, не помнят, но когда-то для Эммета самым обычным делом было уехать на два месяца и не прислать мне ни словечка. И я тогда один день изнемогала от беспокойства, а следующий – уже от гнева, и так далее. И к тому времени, как ты недель через семь-восемь привозил мне письмо от него, присланное из Денвера, из Шайенна или еще откуда-нибудь, куда его в данный момент черти занесли, мне это письмо уже и читать не хотелось. Помнишь? Я просто клала его на стол, и оно там так и лежало, нераспечатанное, пока мы ужинали.