Крейс встал, взял в руки пиджак и заявил:

– В общем, так, миссис Ларк. Если вы думаете, что шериф в этих делах будет на вашей стороне – что ж, ладно. Но я, надеюсь, дал вам возможность усомниться в этом. – Он слегка поклонился Норе. – А теперь я поеду за доктором.

– Как умер мой муж?

– Что за глупости вы говорите, Нора! Он в Калифорнии.

– Я хотела бы знать, как он умер.

– Хорошо, предположим, он действительно умер – но зачем вам подробности? – Крейс снял с вешалки шляпу. – Я был рядом с отцом, когда он умирал – с тех пор уж лет двадцать прошло, – но меня еще долго терзали всевозможные тревоги и страхи. Не холодно ли ему? Не испытывает ли он боли? Думает ли он обо мне? О моих братьях? О моей матери? Был ли он в последние мгновения своей жизни тем же человеком, какого я помню, или же превратился в груду невнятных мыслей, слетевшихся из самых дальних и невероятных уголков его памяти? – Крейс надел пиджак, расправил плечи, поправил воротничок сорочки. – Но я так и не услышал ни одного сколько-нибудь удовлетворительного ответа ни на один из моих вопросов; я лишь испытывал удовлетворение, поскольку честно исполнил свой долг и остался с ним до конца.

– Вы хотя бы этот долг исполнили.

– Ну, если принять вашу точку зрения – а вы считаете, что братья Санчес виновны в смерти вашего мужа, – то вы должны считать, что ваши сыновья тоже свой долг исполнили.

– А как насчет моего долга, мистер Крейс?

– В этом еще нужно как следует разобраться. И сейчас вам как раз и предоставлена возможность определить, в чем же заключаются ваш долг. – Он протянул ей руку. – Поверьте, миссис Ларк, меньше всего на свете я хотел бы иметь дело с какими бы то ни было неприятностями, связанными с вашей семьей. – Рука у Крейса была теплой, и никакой особой неприязни у нее не вызвала. А в лице его Нора заметила нечто вроде слабых следов смирения – словно некогда они вместе совершили страшное преступление и теперь в последний раз предались воспоминаниям, прежде чем навсегда разойтись и больше друг с другом не встречаться. Ей и прежде не раз угрожали мужчины, но она никогда так остро не чувствовала себя похожей на одного из них. – Мое предложение остается в силе. И то, что я вообще его вам сделал – имея в своем распоряжении множество различных способов довести вас до полного разорения, – доказывает, по крайней мере отчасти, сколь высоко я вас ценю. Примерно то же самое я сказал и вашему мужу. Я не испытываю ни малейших иллюзий относительно той формы борьбы, какую вы способны против меня вести, однако борьба с вами – это отнюдь не то, к чему стремлюсь я. Я вовсе не намерен порочить вас и возобновлять ненужные сплетни по поводу смерти вашего ребенка. Мало того, миссис Ларк: меня очень удивило, что сам Эммет вовсе не был удивлен моим сообщением о том, что на самом деле случилось с вашей маленькой дочкой. Ему, похоже, все это уже было известно. Так что я очень прошу вас: еще раз хорошенько подумайте. Если вы откажетесь, все ваши страдания и утраты будут напрасными. На ваших сыновей будут охотиться по всей стране до конца жизни. У вас останется только младший сынишка. А всем нам хорошо известно, как это опасно, когда у тебя один-единственный ребенок. Он, кстати, здорово увлекся стереографом – хоть и видит только одним глазом. Мне думается, он был бы счастлив, если бы со временем получил возможность увидеть воочию хоть что-то из того, что изображено на этих картинках. Причем увидеть обоими глазами. – Уходя, Крейс не сказал «мэм», не поклонился и к шляпе не прикоснулся. Что ж, по крайней мере, честно. Он лишь крикнул уже из коридора: – Идем, шериф!