И вот я у алтаря, там, где молился Патрик. Я хочу вернуться в те дни, когда видеть его было обычным делом. Хочу встать с ним на колени перед распятым Христом, в которого не верю. Но я верила в Патрика и в то, что он делал. Этого было достаточно.

– Знаешь, у Патрика имелось необычайно сложное представление о людях и мире, – говорю я преподобному.

Я точно знаю, что это Кеннел – он двигается так же, как когда-то двигался Патрик: тихо, неспешно, но в последнюю секунду его что-нибудь выдает. В этот раз пристальный немигающий взгляд, который обжигает спину огнем, как пышущий пламенем дракон. Сердце трепещет в груди, бьется о ребра, как обезумевшая птица, но я сохраняю бесстрастное лицо. Я знала, что рано или поздно нам придется встретиться.

– Он верил в Бога, но не заставлял молиться, не рассказывал об Иисусе, пока я сама не просила.

Распятие. Оно все еще сильно, способно раздавить, не падая.

– Патрик говорил, что судьба каждого человека похожа на Святую Троицу, где есть Бог Отец, посылающий страдания, Сын, покорно им подчиняющийся, и Святой Дух, дающий силы их перенести. Он был моим святым духом.

– Твой Патрик кажется… интересным, – отзывается Кеннел, становясь вровень со мной.

– Он никогда не был моим. Одно из проклятий Корка – он забирает все, что ты любишь. Но да, Патрик был интересным.

– Ты любила его?

– Я любила его. – Сердце пропускает удар, а после начинает биться чаще – впервые говорю это вслух, и глаза влажнеют. – Но не так, как ты думаешь. – Я замолкаю, вспомнив, как мы проводили время вместе, как было спокойно с ним. – Патрик говорил, что Иисус – единственный, кто когда-либо дарил ему чувство полного упокоения. Он успокаивал и меня.

– Патрик или Иисус?

Я поворачиваюсь. Наши взгляды встречаются, я тону в его глазах, блестящих в свете свечей.

– Ты меня избегаешь, – заключает он.

– Да.

– Почему?

Я качаю головой. Если я скажу это, если буду думать об этом, все станет слишком сложным.

– Ты передумала?

Я сохраняю молчание.

– Ты передумала, – подытоживает он. – Йенс переубедил тебя.

– Меня бы здесь не было, если бы он переубедил меня.