Колени горят, но я стою, не двигаясь, прикованная к полу взглядом Доктора. Я впадаю в транс, гипноз, забытье, и строки сами льются изо рта.

– Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь…

– Все вещи – в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем[38]…

– Разве ты не знаешь? Разве ты не слышал, что вечный Господь Бог, сотворивший концы земли, не утомляется и не изнемогает? Разум Его…

– … неисследим, – продолжаю я. – Он дает утомленному силу и изнемогшему дарует крепость. Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают, а надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут – и не устанут, пойдут – и не утомятся[39].

Он склоняется надо мной.

– Будь тверд и мужествен; ибо ты народу сему передашь во владение землю, которую Я клялся отцам их дать им…

– …только будь тверд и очень мужествен, и тщательно храни и исполняй весь закон, который завещал тебе Моисей, раб Мой; не уклоняйся от него ни направо, ни налево, дабы поступать благоразумно во всех предприятиях твоих[40].

– Я – Господь. Не враждуй на брата твоего в сердце твоем; обличи ближнего твоего, и не понесешь за него греха…

– Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя. Я – Господь[41].

Он выпрямляется. Стряхивает меня с кончика ножа. Он удовлетворен? Он понимает, что знание не означает веру? Он понимает, что я не верю? Думаю, он понимает. Но это формальность. Ему не нужно, чтобы я верила в Бога. Ему нужно, чтобы я верила в него, зависела от него, была покорной, и я завишу от него – он может дать то, чего я жажду.

– Очень хорошо, Флоренс. – Он устраивается на скамье в первом ряду и проводит рукой рядом, прося сесть с ним. Я повинуюсь. Наши взгляды устремлены на распятие.

– Он знал, что так будет. Все знал, но не бежал от этого, – говорит Йенс. – Ему было страшно. И нам бывает страшно. Нет ничего постыдного в том, чтобы бояться. В Гефсиманском саду Иисус был так напуган, что молил Господа об избавлении от страданий, выпавших на его долю, и молил усердно. И был пот Его, как капли крови, падающие на землю[42]. Но он принял все, что ему было уготовано, поэтому на его лице не изображают ни страха, ни унижения, лишь боль, упокоение и смирение. Так делаем и мы – отдаем меньшее ради большего, жизнь в смирении и послушании за вечное упокоение после нее.