– Когда ты впервые встретился с Далтоном, он бросал монетку?

– Что?

Пенни подняла взгляд. Глаза были пронизаны красными прожилками настолько, что казалось, она едва видит. Но она видела. Ей нужно было смотреть на Итана, потому что они оба стали настолько уязвимыми, что она распознала бы ложь по малейшему изменению в лице.

– Он бросал эту сраную монетку? – повторила она, выплевывая каждое слово.

– Не понимаю, о чем ты.

И он не лгал. Он в самом деле ничего не знал. Но от этого грязь, которой пропиталась эта история, не стала менее зловонной и липкой. Она будто попала в горло и продвигалась все дальше, но не в желудок. Она не вышла бы так же просто, как еда, распрощаться с которой можно, вставив два пальца в рот. Эта грязь распространялась по венам, подбиралась к сердцу, высушивала Пенни изнутри.

– Хотела бы я быть мужчиной…

– И как мы добрались до этого? – Итан выдохнул, проведя ладонью по взмокшему лбу.

– Женщины так уязвимы… Будь я мужчиной, все сложилось бы иначе…

– Дело не в том, – перебил он, – что есть мужчины и женщины, и даже не в том, что есть хорошие и плохие люди, ведь стопроцентно хорошие и стопроцентно плохие существуют только в сказках. В реальности – всего два типа людей: те, кто использует, и те, кого используют. И дай бог тебе ума научиться отличать одних от других.

Она долго смотрела на него, потом отвела взгляд и, поморщившись, будто испытала боль, произнесла:

– Лучше бы ты дал мне умереть…

Она замолчала. Он тоже не желал говорить, лишь проверял, чтобы она снова не отключилась. Встав с пола, он еще раз взглянул на нее, дрожащую от холода, но вполне живую.

– Поднимайся! – приказал он.

Она не пошевелилась.

– Замерзнешь же…

Она хотела позлить его, но все же встала. Он попытался помочь, взяв ее за предплечье, но она вырвалась.

– Не трогай! – крикнула она, но потом чуть не свалилась, так что ему пришлось держать ее за руки, пока она переставляла ноги через бортик ванны.

Итан не отпускал Пенни до тех пор, пока она не плюхнулась на крышку унитаза.

– Сиди, – сказал он и вышел.