— Приеду.

— Тогда я побежал.

Нет уж, сегодня ночью он не заснет — определенная близкая цель зажгла кровь, закружила голову, умчала в путь, — и только перед знакомым зеленым забором вдруг остановился он, осознав, что сейчас увидит Митю. За забором, подвывая, мотались собаки. Он неуверенно отворил калитку, его обнюхали, узнали, заволновались радостно, но никто не вышел на крыльцо, не выглянул из окошка, не подал голоса. Меж золотыми шарами прошел Алеша к дому, потянул на себя дверь — она подалась с тягучим скрипом — тут ему стало действительно страшно. Он обернулся — собаки толпились у крыльца, сад пламенел, невыносимая тишина, — миновал веранду, вошел в узкий коридорчик, остановился перед дверью, за которой три недели назад слышались ему их голоса и смех.

Было темно, как в погребе. Чтобы прийти в себя, ощутить реальность, Алеша пошарил на стене справа от входа, нашел выключатель. Тусклый свет треснувшего фонарика озарил вешалку с темной одеждой, обои в пожелтевших цветочках, табуретку, тумбочку в углу. Картинку над дверью (только сегодня заметил): старинный пир за длинным убранным столом, какие-то люди в пышных дорогих одеждах с мольбой, страхом и недоверием смотрят на сидящего в центре человека, а над ним стрельчатое оконце с золотым деревцем в синеве. Он толкнул дверь и шагнул через порог. Комната была пуста, — Алеша перевел дух — пуста, но как будто только что кто— то покинул ее: примята вышитая подушка на диване, на пол свесилось одеяло, на столе раскрытая авторучка с золотым пером и лист бумаги: «Пошел в больницу, рассчитываю скоро вернуться. Митя».

Жив! Алеша опустился в кресло с высокой спинкой, облокотился о стол. Он жив и вернется, и она попробует пожить, однако ощущение гибели — чьей? его? ее? старого дома?.. какой-то всеобщей гибели — не проходило: отзвенели их голоса и смех в низких комнатах, отзвенят другие голоса в других комнатах, отцветет сад, все пройдет, кончится и остынет, сгниют две доски, осядет камень, сотрутся буквы… но одно лицо… сейчас, пока не поздно!.. синие глаза и пунцовые губы, на которые больно смотреть! Алеша поднялся стремительно, нашел в комоде желтую папку, вышел: скорее! Скорее переступить этот дом, этот сад, записку и золотое перо — к ней!

На крыльце тихо, полукругом сидели собаки и коты и вопросительно глядели на Алешу. Из каких-то родных глубин всплыла детская считалочка: «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной — кто ты будешь такой? Отвечай поскорей, не задерживай добрых и честных людей. Не задумывайся!» Он понял внезапно, что Митя не вернется, сел на ступеньку — зверье потянулось к нему за лаской, — тяжело вздохнул, принимая на себя бремя доброго и честного человека, царевича-королевича-сапожника-портного. Прошел на кухню, достал костей и рыбы из холодильника, накормил и напоил братьев меньших, отвел собак в сарай, разыскал там ключи, запер дом, повесил ключи на место и двинулся в путь.