Пробовал он присоединиться и к обитателям «засвечья», однако те не обращали на него ни малейшего внимания. Вальяжно разлеглись на диванах и кушетках, улетев разумом куда-то вне этого дома, вне улицы, вне города, а может, и мира, к краю Солнечной системы. Михаил видел впереди себя лишь всё ту же чёрную стену, но смотревший в ту же сторону уверял, что перед ним — панорама чернокаменного города со зданиями-монолитами, что населяют розоватые, прямо под цвет его мантии, членистоногие с многосуставными конечностями и совершенно не ангельскими, не горними перепончатыми отростками на спине, которые он разглядеть не успевает, поскольку существа обращаются к нему, и он видит их спиралевидные, слизнячьи головы… После чего захрипел, монотонно вбирая в грудь густой воздух, будто надеялся им если не бесстрашно захлебнуться, то не менее отважно и решительно выпить целый океан, чтобы добраться до дна. Далее Михаил услышал только что-то про грибы, мозги и банки, при этом визионер на ощупь потянулся к хрустальной вазе, из которой выскоблил в полмизинца толщиной порцию зеленоватой кашицы, каковую раскатал в тонкую пастилку и просунул в ротовую щель маски.

«Должно быть, верно резюмировал тот доктор, что зависимость связана не с веществами, а с моральным разложением лиц, их употребляющих, надеющихся, что препараты из далёких стран унесут их в те места, откуда прибыли, и в те времена, к которым взывают». Михаил отвернулся от пропащего, но не отыскал для взгляда достойного пристанища, не мог наметить следующую цель. Возвёл очи горе, но встретился с самим собой: потолок был зеркальным, но пошедшим пятнами и разводами, местами — искажавшим пропорции. В отражении представала картина Питеров Брейгелей или Босха — только освежёванная, лишённая икры фольклорных деталей. Может, никто и не заметит, если он всё-таки прокрадётся наверх? Снаружи часовых не было, внутри он видел только привратника да пару слуг… Нет, ему ведь довольно прозрачно намекнули, что ведётся слежка. Но как? Некими оптическими и акустическими приборами? Слишком сложно для такого места. И куда попадают приходящие из сада? Возможно, в той четверти здания, наиболее близкой к лестнице, и где он ещё не был, но которая только и оставалась доступной на этом этаже?

«Спокойно. Оптика и акустика, оптика и акустика. Если взгляду не за что зацепиться, пора прислушаться. Прими всё вчуже», — и Михаил глубоко вздохнул, закрыл глаза, а затем пошёл мелкими шажками и стал ловить обрывки фраз. Возможно, в этой четверти разговоры были не такими и бессмысленными. Почти.