Коробочку Михаил захватить не забыл. Но переоделся только в последний момент. Деваться было некуда: пришлось облачиться в ализариновые перчатки и мантию, а также кардинальскую шапочку. Хорошо, что неловкость он мог скрыть за белой маской, на вид не вполне театральной, также прилагавшейся в комплекте. К двери городской усадьбы он подошёл в минуты, когда, как ему было известно, Сатурн, Уран и Юпитер выстраивались на едином азимуте, а Луна касалась нулевого. Он ждал положенные пять — или сколько потребуется на самом деле — минут, и, от нечего делать, задрал голову в беспочвенной надежде разглядеть какой-нибудь метеорный поток, хоть без инструментов и точного знания это и было бесполезной задачей.

Щёлкнул механизм, отворилась задвижка. Голос, искажённый прохождением по медной трубе, спросил, чего незнакомец ждёт. Михаил со всей возможной серьёзностью ответствовал, что ждёт отворения бронзовых врат. Пурпурная дверь пришла в движение, и его пропустили в обтянутую красно-коричневой шагреневой кожей переднюю. Затем ему «напомнили», что он волен в своём выборе, и в конце данной ночной сессии, если его игру признают выдержанной с блеском, если он справится с преходящими ролями, которые могут его найти или нет по своей воле, и о существовании которых ему следует догадаться самому, поскольку уведомлён не будет, то получит проход за кулисы — иными словами, утвердится в статусе члена клуба. После этого привратник с оливковой кожей — что по цвету, что по умащенному блеску — и голый до пояса, но носивший бронзовую маску, отодвинул плотную чёрную занавесь и жестом пригласил войти в чертоги.

Михаила ждало одно большое, нескромное и неоднородно освещавшееся помещение. Да, первым делом он обратил внимание на зонирование светом. Альковы, эркеры и области с не то лабиринтовидно, не то ракушечнообразно сдвинутыми диванами и креслами довольствовались восковыми свечами — иной раз ими же обозначалась и мнимая стенка, отгораживавшая эти участочки-лбиринтики для доверительных бесед. Менее интимные районы, где люди предпочитали стоять и переходить от группки к группке, освещались изящными, но технически простыми керосиновыми лампами, иной раз заметно коптившими от вибраций. Ну, а общим пространствам, где проходило наиболее заметное действо, достались продуманно установленные лампы с калильными телами, судя по яркости, срамившей выдаваемое электричеством, — с колпачками Ауэра фон Вельсбаха.

И людским сгусткам под липким медовым, медным и золотом светом противопоставлялась упорядоченность танца под светом платиновым. Дамы и кавалеры переступали с белой на чёрную клетку пола и обратно, кружились в необычном вальсе. Нет, менуэте? Паване? Аллеманде? Куранте? Жиге? Михаил не поспевал вспомнить верное название до того, как элементы одного сменялись шагами другого — сообразно изменчивой музыке. Возможно, то был не танец, а некий ритуал. До Михаила откуда-то донеслось слово «теургический». Виденное им он готов был назвать алхимическим пламенем. Все, кого он видел, были, подобно ему, одеты в красное с той или иной примесью розового, оранжевого и коричневого, а лица их также скрывали маски — чёрные и белые, не венецианские, примитивные и скупые на детали, но выполненные мастерски.