— Проклятье, эти анархисты — или как их там, «анархитекторы»? — вообще могут создать хоть какой-то порядок, а не разрушить или переиначивать на свой лад, через задницу? Тот корявый звонок на антракт — и тот записанный и сквозь медную клоаку пропущенный. Понимаю, антураж, часть постановки, но… Ох, и зачем я только с этим союзом мирюсь? — «Читай: да, я к тебе обращаюсь, истуканчик».

— Вы слишком строги. Анархисты весьма живо интересуются механикой порядка и стройностью хода, под стать часовой, вот только изобретательская прыть и область их исследований при этом весьма узки — изготовление бомб, которые уже и уничтожают, и переиначивают…

— А и правда! Революционеры то обвиняют в оторванности от народа, то сами же и взрывают, уже в буквальном смысле отрывая и от земли, и от народа, и от… Избавлю вас от подробностей. Да и сами понимаете. По выправке вижу, что вы — человек военный. Но — никаких имён. Напоминаю как новичку клуба «Sub rosa».

— Благодарю. Только это всё, скорее, стоило бы назвать «Sub papaver»[49], розу нигде и ни в чём не вижу.

— Ха, отсюда и не узрите. Она украшает потолок верхнего этажа. И — не для предпочитающих исключительно прелести первого. Эти… погрязли в собственных нечистотах — и телесных, и духовных. И зеркало, — воздел руки собеседник, — лишь призвано эту грязь отражать и множить, выявлять, позволить в ней забыться и раствориться. По сути, этого они и хотят, так своим непротивленьем приближают день отворения бронзовых врат. Уже что-то.

— «Они». Что же отличает вас?

— «Они» просто не мешают, в этом вся их заслуга и задача. Отказываются от действия и ждут надвигающегося шторма. И сидят в партере. Я же… Да, пожалуй, что да… Я же намерен пригласить вас в бенуар.

— Вы ответили, что отличает «их».

— Вот теперь я вас не просто приглашаю, а проведу. Выпьете?

— Я прохладен к горячительному.

Михаилу дали знак следовать. Рослая, полноватая савоярская фигура поднимаясь по длинной полуоборотной мраморной лестнице, жадно хватала, мяла рукой пухлую балюстраду — не от немощи и поиска опоры, в этом было что-то от вожделения. Верхний ярус был лабиринтом паравентов, клинописью расчерчивавших то, что ещё не было поделено кабинетами и комнатами. А, быть может, и не клинописью: Михаилу это также почему-то напомнило текущую планировку «Великих реформ». Возможно, неспроста.

— Итак, — нырнула фигура в кресло, предложив занять соседнее и указала пальцем на потолок, — теперь видите? Мы под лепестком, а значит, мне можно не тратить время на ходьбу вокруг да около.

— Вот так, запросто?