— Ну конечно! Как насчет того, чтобы обуздать банки и смягчить нужду?
— Мое мышление поддерживает традицию и чувство собственного достоинства.
— За борт все то, Кусачик, что не смогло предотвратить катастрофу!
— Я хочу,
— А я хочу, чтобы соблюдались права человека, без всяких ограничений.
— Чувство стиля и образованность гарантируют истинную свободу.
— Справедливость и мир — безусловная необходимость!
— А я думаю, что чувство чести, мадам.
— Скорее уж человечность. Сострадание к обесчещенным.
— Гул обессмыслившихся понятий!
— Послушай самого себя.
Катя Манн поднялась и неподвижно застыла возле стола.
— Хватит! — приказала она громко, с нажимом. — Я запрещаю вам произнести еще хоть слово. Мы сейчас в поездке, связанной с выступлениями отца. И что в такой поездке должно делаться и говориться, определяю я. — Трапеза, — продолжила она, — это все равно что церковный праздник в Бад-Тёльце. Вы должны были бы спокойно обсуждать, что лучше: ничем не скованный благородный нрав, то бишь аристократический принцип, или человечность, гарантированная законом, — современный способ регулирования всех шероховатостей. Я сама думаю, что без достойной контролирующей инстанции продвижение и по тому, и по другому пути застопорится.
Повзрослевшие дети удивленно переглянулись.
— Потому что человек с большой охотой вдруг начинает вести себя как дикий зверь.
Как уже нередко случалось, они недооценили мать: с ее жизнестойкостью, ее финансовыми способностями и, может, еще многими другими качествами. Вот только ключи свои она по-прежнему вновь и вновь теряет…
— Томми! — Ее темный голос проникал теперь дальше гостиной, на балкон. — Сколько можно оставаться в тени! Готфрид и твоя дочь проголодались.
«У них тут что-то сошло с рельсов», — услышала она шепот Эрики.
«Что же?» — проникла в уши этой не слишком высокой женщины, в девичестве Кати Прингсхайм, ответная реплика сына. Нитка жемчуга украшала ее проверенную в невзгодах грудь.