— На-речие? — переспросила секретарша, ничего, собственно, не имея в виду, а просто чтобы сказать хоть что-то.

Шапочка сидела на его волосах набекрень; хотелось перерезать ее ремешки, чтобы освободить черные локоны от таких пут…

— Крах моего отца мне могут простить и простят, моим благородным происхождением можно пренебречь, однако определенные таланты, наличие коих предполагают во мне другие люди и которые сам я, конечно, не собираюсь себе приписывать, ибо всякое хвастовство рано или поздно обращается против самого себя, позволяют мне надеяться — если выразить это совсем просто, — что я поднимусь от одной почтенной и хорошей должности к другой, тоже почтенной и еще более трудной, которая позволит мне представить доказательства действительного наличия некоторых предполагаемых у меня дарований. И я бы этого очень хотел! В настоящее время, милостивая госпожа, я по долгу службы торчу в лифте; из чего опять-таки можно произвести игру слов, забавную, но не вовсе лишенную смысла: выполняя эту работу, я, так сказать, уже стою обеими ногами в социальном лифте.

— Вы? — ошеломленно спросила уроженка Дюссельдорфа у полу-француза из Транспортного отдела.

— Я. Именно. Моя персона. Включающая и плоть, и душу.

— С душой всё понятно, но и плоть тоже?

— Именно так.

Клеменс Мерк вышел из темного закулисья в предбанник и остановился, уперев руки в бока:

— Что за неуместная болтовня? Что на вас нашло, Безенфельдт? Ах, еще и вы здесь!

— Я почти ни словечка не сказала, господин директор, — быстро пролепетала фройляйн Безенфельдт.

— Я всего лишь подобие… бледное и, возможно, чересчур неотступное… некоторых выдающихся личностей и образов.

Отпрыск боковой ветви рода дю Плесси поклонился.

— Чего он хочет? Я имел в виду, чего вы хотите?

— Но господин генеральный директор, поскольку вы столь любезно согласились уделить полминуты мне, червеобразному отростку подведомственного вам заведения, вам нетрудно будет сообразить, что дальнейшие подъемы и спуски в клетке лифта — какие бы прославленные и достопочтенные личности этим лифтом ни пользовались — препятствуют более осмысленному применению моих сил.

— Вот как?

— Правда, некоторые господа просят — хотя это, собственно, не входит в мои обязанности и я всякий раз не без робости покидаю свой пост, — чтобы я отнес в их номер багаж…

— То, что вы пренебрегаете обязанностями лифтера «не без робости», лишь частично говорит в вашу пользу.