– А ты что будешь делать, когда я выступлю в роли лозы?
– А-ха-ха, Майк, ну ты опять смешишь… Я буду снимать вас на видео. Если выдержу и не наброшусь на вас раньше.
Она захохотала и стала пританцовывать корпусом.
– Ах-х, какая у меня получилась завлекушечка! Ну что? Ты так и не сказал, согласен или нет.
– Конечно, согласен, – не моргнув глазом, солгал Майкл. – Ты что, не поняла этого сразу?
– Как же я пойму, если ты ничего не говоришь, ни да, ни нет. Уау! Мы классно повеселимся! Да, я ещё скажу Ронни, чтобы он принёс хорошей травы. Идёт?
– Сумасшедшая Линни, – улыбнулся Майкл.
– Ты ещё даже не знаешь, какая я сумасшедшая, – игриво погрозила ему воодушевлённая победой Линн.
– И мне не терпится узнать, – сказал Майкл и лёг навзничь. – Покажи мне своё сумасшествие прямо сейчас, милая.
Она не заставила его повторять приглашение дважды, и небольшое помещение магазинчика вновь заполнилось громкими, окрашенными в бархатистые тона страсти возгласами.
Перед его уходом они договорились, что Майкл придёт завтра на организованное Линн свидание с Ронни, и он ушёл из её магазина, чтобы никогда туда не возвращаться.
VII«Так тебе и надо, красавчик, – корил он себя той же ночью, лёжа без сна на узкой продавленной кровати. – Говорил же, что не будешь ни с кем связываться. А если бы она сразу притащила своего Ронни в магазин, не предупредив тебя? И он оказался бы этаким громилой под потолок ростом? Судя по её рассказам, он именно такой и есть, качок, да ещё и задира. А если бы он пришёл не один, а с друзьями? И не для того, чтобы мирно трахаться, а чтобы тупо избить тебя и сломать по ходу твой точёный носик? Ты бы кричал и звал на помощь? „Помогите, мне ломают мой точёный носик?“ Идиот! Я же говорю, что ты идиот! И не возражай!»
Майкл вскочил с кровати, прошёл в маленькую, сверкающую чистотой ванную и посмотрел на себя в привинченное грубыми металлическими болтами зеркало. Повернулся в профиль, пытаясь разглядеть себя боковым зрением, но не смог. Вновь развернулся и долго смотрел на отражённые в зеркальной глади стекла совершенные и одновременно полные жизни черты.
«Что, Мигелито? Нравишься себе? – с ехидцей подумал он. – Мамита бы высмеяла тебя сейчас!»
Он ещё какое-то время рассматривал свой нос, а затем сказал вслух, обращаясь к невидимому собеседнику:
– Не очень-то он и точёный. Вон, кончик вздёрнут чуть-чуть. Мамита всегда головой качала, когда смотрела на него. То ли восхищалась, то ли осуждала… Я так и не понял, мамита, что же ты имела в виду?
Он засмеялся воспоминанию, вернулся в кровать и вновь спросил себя, стараясь придать голосу строгую интонацию: