Много еще хорошего и полезного говорил старый методист.

И вот он наступил, его первый урок.

Психология. Девятый класс. В списке тридцать семь человек. Еще в учительской его предупредили, что это самый трудный из всех девятых классов, что укомплектован он из трех классов других школ, что есть среди учащихся и переростки, и состоящие на учете в милиции.

Раздался второй звонок. Из учительской потянулась цепочка преподавателей. Коридор опустел, затих, и лишь изредка по нему стремглав проносились ученики. Почти из-за каждой двери воровато выглядывали шустроглазые сорванцы с красными повязками на руках.

Вот и девятый «В». Дмитрий вошел в класс, приблизился к столу, положил журнал. Приветствуя учителя, ученики встали. И только двое, на задней парте у окна, продолжали сидеть.

Шадрин спокойно прошел между рядами к тем, кто не встал. Один был здоровенный рыжий парняга с веснушками на круглом лице и бесцветными ресницами. Другой — черноватый, худенький подросток с узкими плечами и диковато-насмешливыми глазами. Шадрин с минуту молча стоял рядом с их партой. Но вот наконец и они встали. Но как встали… Лениво переваливаясь с ноги на ногу, раскачиваясь так, будто ноги у каждого были закованы в колодки.

Рыжий здоровяк старался изо всех сил выдержать взгляд учителя.

— Фамилия? — тихо спросил Шадрин.

— Бутягин.

— Ваша? — Дмитрий перевел взгляд на чернявого, который почти на целую голову был ниже своего соседа.

— Усманов, — не сразу ответил чернявый, продолжая переваливаться с ноги на ногу.

Сопровождаемый взглядами учеников (в каждом этом взгляде Дмитрий читал ожидание, любопытство, вопрос: «Ну а дальше? Как ты дальше поведешь себя, товарищ психолог?»), Шадрин вернулся к столу и поздоровался с классом. Ему ответили нестройной разноголосицей.

— Садитесь, — голос Дмитрия прозвучал глухо, но властно.

Все сели.

Бутягин и Усманов садились враскачку, нехотя, словно желая каждым движением подчеркнуть, что весь этот однообразный и скучный церемониал им до тошноты надоел.

Шадрин дождался, когда в классе наступит полная тишина.

— Бутягин и Усманов, встаньте!

Усманов тревожно заерзал на скамейке, а Бутягин, набычившись, почти полулежал на парте. Оба продолжали сидеть.

Шадрин подошел к задней парте и все тем же сухим и строгим голосом предложил встать.

— Ну, что же, пожалуйста, могу и встать… Подумаешь… — полусонно, с ленцой проговорил Бутягин и медленно встал.