пытался представить себе того, другого.

‐ Помнишь, он обещал вожатым зарплату прибавить? ‐ Вдумчиво спросил Гоща.

Может, это был сознательный расчет на компрометацию крайкома? Вот, мол, какая мы

власть: обещаем впустую?

Васю поразила эта мысль. Муча себя, он захотел во что бы то ни стало увидеть отца

другим... Неужели он был другим?.. '

‐ А с формой помнишь? ‐ тихо выкрикнул он, как будто в отчаянии сознаваясь в

собственном преступлении.

‐ Вот, вот! ‐ ухватился Гоша. ‐ Юнгштурмовки! Форма ротфронтовцев. Зачем, скажи, отменять ее было? Вот видишь, это лишь то, что мы с тобой знаем. А мы с тобой ни черта

не знаем.

У примолкших палат с погасшими окнами зашелестели голоса. Они потихоньку

нарастали, пока вблизи не овеществились в неясных фигурах, будто тени, спрятавшиеся от

солнца, сейчас отделились от деревьев и пошли к Гошиному домику.

Гоша встал:

‐ Опять, черти, гулять пойдут. А я спать лягу. Ну, беги, Вася. Да голову выше! Пусть

никто ничего не знает, я уже предупредил Уточкина. Осталось‐то нам жить в лагере всего

декаду, не будем ломать жизнь.

Через несколько дней Вася получил открытку из дому: приехали мама с Элькой. А

еще через несколько дней пришли грузовики с рядами скамеек в кузове. На переднем

укрепили знамя дружины. И лагерь тронулся в город. Единственной радости ждал Вася от