теперь непрерывно звенела. Деревья наплывали на встречу, прямо перед глазами, а

казалось, что они все уходят в сторону, да только не могут уйти. Все неподвижно

кружилось и было неправдашним, таким четким вырисованным, как бывает на картине, а

не в природе. Так просветлённо видится сквозь слёзы, хотя Вася не плакал. Крапива в

лощине виднелась каждым листком, всеми косыми зубчиками. На круглом клейме четко

чернели буквы: « Новосибирский мясокомбинат». Стенки из ящиков и ржавый лист на

крыше, загнутый с краев, чтобы стекала вода, ‐ были, как декорация, освещённая

неестественно ярко. А Вася глядел на нее из темноты.

Гоша, как часовой стоял в траве возле своего домика, лицом к берегу, от которою

приближался Вася.

‐Ну, как? спросил он.

‐Не приезжал сегодня.

‐Ну‐ка, ну‐ка, пойдем, ‐ сказал Гоша и повел велосипед.

Они вошли в прохладный сумрак и сели на койку. Вася с такой же четкостью деталей, как на ходу рассматривал зубчики крапивы, рассказал о своей встрече с сержантом из

НКВД.

‐ Ты погоди расстраиваться, сказал Гоша.

‐ Может, какое недоразумение. Я тоже постараюсь выяснить, что да как.

Еще ничего не было известно в точности, во всем лагере только Генка да Гоша знали, что, кажется, что‐то случилось. Но Васе казалось, что все окружающие отодвигаются от

него, куда бы он ни ступил. Все приглушено, затуманено, и один он выхвачен

беспощадным светом, выделен изо всех и отделен.