спорах и за доброжелательство; хотя в нем не было эффектной Борькиной ‐ лихости.

Когда его выбирали, он смущенно шевелил широкими и лохматыми, как у старика, бровями.

Но Вася едва дождался воскресенья, чтобы поговорить с папой. Ему все мерещился

портрет Тухачевского, со смуглым, надменным лицом, с маршальскими звездами на

петлицах, с двумя орденами на груди.

Гоша все‐таки загнал Васе ежа под череп, и там кололась и кололась мысль: человек

не жалел жизни защищая страну, страна дала человеку весь почет, какой могла дать; так

какая же логика привела его к предательству? Может быть, замнаркома хотел стать

наркомом? Но это больно уж ничтожный шаг. Хотел стать на место Сталина? Но уж

слишком много тех, кого называют теперь врагами народа, ‐ а место всего одно.

Стремился восстановить буржуазную власть? Но зачем же сражался с беляками?

В воскресенье опять приехали родители. Они шли кучно из глубины леса, от главных

ворот. В их массу врезались верткие фигурки, и под этими пулевыми ударами

масса раскалывалась‚ распадаясь по разным дорожкам. Вот и новый председатель

совета отряда прошел со своим отцом, который после душного автобуса расстегнул

гимнастерку и обмакивался военной фуражкой с синим верхом.

‐ Еще нету? ‐ счастливо крикнул он Васе.

Вася пожал плечами. Он посматривал не на ворота, в противоположную сторону ‐ на

берег, потому что папа, приезжая в санаторий, приходил к нему береговой тропинкой.

Ему надоело угадывать отца за каждым деревом. «Ладно‚‐ подумал он.‐ Не придет, так